Все эти события требовали немедленного объяснения, и я отправился к Николаю Васильевичу. Дверь открыла молчаливая, всегда грустная тетя Аня и, прошептав приветствие, впустила в дом. Нацедив для меня традиционного «чайного гриба», он спросил:
— Андрейка, да на тебе лица нет. Что случилось?
На всякий случай я ощупал лицо. Все оказалось на месте: нос, щеки, глаза, подбородок. Значит, он пошутил. Понятно.
— Там нищий, — махнул я рукой. — Он мне сказал «Дай Бог тебе здоровья».
— О, это не просто нищий. Я его давно знаю, он философ. Собирает деньги не себе. Во-первых, он дает возможность прохожим сделать доброе дело. Во-вторых, собранные деньги отправляет сироткам в детдом. А тебе, видно, понравилось милостыню подавать, а?
— Не знаю, — пожал я плечами. — Но мне стало очень хорошо.
— Вот и не скупись никогда на милостыню, тогда действительно Бог даст тебе здоровья и много чего еще.
— А нам в школе говорили, что Бога нет.
— Кто так говорит, — для них Бога нет. А ты их не слушай. Есть Бог. А как же иначе! Есть.
— А вот я пришел с таким вопросом. Мне кажется, что в этой жизни все разумно и правильно. Но тогда почему люди умирают? И куда девается то, ради чего они жили?
— Видишь ли, Андрейка, если Бога нет, тогда жизнь действительно смысла не имеет. Пожил — и в землю. Делал добро или зло — неважно: все равно ведь в землю. А вот если ты веришь, что Бог есть, то все становится на свои места. После смерти тела душа твоя даст отчет Богу о прожитой жизни. Если ты делал зло — будешь наказан. Если стремился делать добро, Бог возьмет тебя в Свое Царство. И там продолжится жизнь, только более интересная. Я как-то читал, как там прекрасно! Одно слово — рай!
От этих слов во мне что-то сильно качнулось. Словно туман на миг рассеялся, и я снова увидел, как летаю по светлым безбрежным просторам. Я сидел завороженный и счастливо молчал.
— Ты вот что, Андрейка, о нашем разговоре никому не говори. Просто верь, что Бог есть и Он тебя ждет к Себе в Свое Царство. Всю жизнь стремись делать добро. Пусть это будет наша тайна. Большая, светлая, добрая тайна. Хорошо?
— Да. Мне так хорошо! Спасибо вам.
На День Победы нас одевали в белые рубашки и загоняли на сцену. Перед этим недели две мы разучивали стихи, исполняли оратории, учились красиво маршировать и подносить цветы. И если репетиции доводили нас до полной тупости, то в День Победы на нас сходило какое-то озарение. Сцена, убранная цветами, лучи прожекторов, громкая торжественная музыка, общее волнение — все это приподнимало над суетой, и мы так читали! Так пели!
В первых рядах на плюшевых креслах сидели старенькие ветераны — они-то и становились нашими главными почитателями. Потому что они плакали. После знакомства с нищим инвалидом я на праздничном утреннике все высматривал его лицо среди сотен чужих лиц, но разыскать его не удалось. Тогда я представлял себе, что он сидит в первом ряду в синем костюме с орденами. Вместо страшной деревянной ноги у него аккуратный протез под брюками ― совсем незаметный. Он смотрит на меня, а я читаю стихи звонким голосом. И тогда у меня все получалось еще лучше.
В перерыве перед военным фильмом нам позволялось зайти в буфет и бесплатно выпить по стакану лимонада с пирожным. Там же сидели ветераны и пили не только лимонад. Они подзывали нас к себе: «Ну-ка, пианары, скажите заслуженным героям, как вы живете? Хорошо ли учитесь? Слушаете ли старших? А ведь мы за вас кровь проливали. За вас мерзли в окопах…» Что тут скажешь, когда так и было. Мы смущенно обещали учиться еще лучше, слушаться еще послушней, дружить еще дружней. Но чего-то нам не хватало. Между нами стояла стена: они, за нас воевавшие, находились по одну сторону, а мы, дети мирных лет, обязанные им самой жизнью — по другую сторону той стены. Тогда я жалел, что среди сидящих в зале, пьющих в буфете, курящих в туалете, гуляющих в фойе — нет моего нищего старика. Мне очень хотелось увидеть его ветхую гимнастерку, деревянную колоду и такие умные, добрые, печальные глаза, услышать волшебные слова: «Дай Бог тебе здоровья».