НАТАХА. Да… История! Трагедия, блин, жизни! Смерть бельчонка в кастрюле с супом!..
МУСЬКА. Да ты не смейся! Это же серьезно!
КОПЧЕНЫЙ. Вам не понять, но иногда я чувствую себя этим бельчонком, таким же, знаете, диким, которого приручили, но приручили, знаете, не до конца, потому что он все равно остался диким, и полностью его приручить невозможно…
НАТАХА. Да, блин, рассказываешь ты интересно… А все-таки, где же твои документы, ну бумаги там всякие для контрактов этих? Покажи хоть что-нибудь! Ты хоть чего продаешь?
МУСЬКА. Куриные окорочка? Ножки Буша?
КОПЧЕНЫЙ. Нет. Ворую я. Езжу туда-сюда. И у таких, как вы, деньги таскаю…
МУСЬКА. Чего? Кончай лапшу на уши вешать!
НАТАХА. Серьезно, что ли?
МУСЬКА. Да нет, врет он! Ну скажи, что врешь!
НАТАХА. Муська, не приближайся к нему!
КОПЧЕНЫЙ. А чего мне было делать? Как бельчонок умер, все у меня сразу пошло под откос… Я тогда в шестом классе учился… Что-то во мне словно надорвалось… Со шпаной связался… Из школы меня отчислили за неуспеваемость… Родители на меня рукой махнули… Терпели, терпели, и не вытерпели — из дома выгнали… Скитался, воровал… Пока Матильду мою не встретил… Думал, все, новую жизнь начну… Купил дом до армии, завод помог… Правда пришлось его снимать — бревна подгнили… Тесть делал сруб, а я бутылки принимал из-под шампанского… Фундамент заливали… Шампанские бутылки в цементе, и, вот так вот, горлышками во двор… Стекло-то кондовое, прочное… Потом, правда, ветер свистел по ночам, аж жутко было… Я ведь смышленый, у меня даже счетчик в другую сторону крутился. И отопление свое сделал. Загнал в трубы трансформаторное масло, оно не охлаждается… Жили вроде ничего… И любовь, и согласие — все было… Ан нет… Не смог! Свободная жизнь манит! Не могу терпеть, когда тебя пилят… А сейчас вот, чтоб прожить как-то, этим вот решил попробовать промышлять, та не мое это, душой чувствую, а денег никак зарабатывать не могу…
НАТАХА. А зачем нам-то сказал об этом? Дождался бы утра, когда самый крепкий сон, стянул бы денежки, да и на первой станции сошел, а?
КОПЧЕНЫЙ. Не знаю, расчувствовался я чего-то…
НАТАХА. А сколько раз тебе такое удавалося?
КОПЧЕНЫЙ. Не сколько! Первый раз я только! Денег на билет занял, в поезд сел, прилег вот, думаю, кто-нибудь подсядет из коммерсантов, их же сейчас много ездиит…
НАТАХА. Притворялся, значит, что спишь, да?..
КОПЧЕНЫЙ. Не притворялся, не, устал просто… А как вы вошли, так сразу и понял, не, не смогу я так сделать… Лежал, а внутри все дрожало от напряжения… Не смог бы я все равно… Боюся сильно… Людей мне жалко…
ЕГОРКА спускается с верхней полки. Он скрючивается, неуклюже шлепается вниз и с трудом удерживается на ногах.
НАТАХА. Куда ты?
ЕГОРКА. Пойду попыхаю… (Делает неловкие движения. Выходит.)
НАТАХА. Врешь ты, что первый… Сам, блин, наверно, только этим и занимаешься… А зачем тебе деньги-то? Что бы делать стал?
КОПЧЕНЫЙ. Дочь ведь у меня… Не сказал я… Малютка… Анюта — зовут… Три годочка ей… И ничем я не могу ей помочь… Кормить нечем… Даже на молоко, и то с трудом хватает… Пособие она получает, Матильда моя, да и-то не вовремя…