Михаил. Что?
Василий. Любишь ты Клавдию?
Михаил. Да ведь знаешь, чего спрашиваешь.
Василий. Безумно?
Михаил молчит.
Теперь ответь: любишь ты Нюрку?
Михаил. Так ведь не в любви тут совсем дело…
Василий. Любишь ты Нюрку?
Михаил. Я уже говорил: другой ее любовью люблю…
Василий (зло). Всемирной, что ли, человеческой?..
Михаил (кричит). Да, да! Ведь человек же она!
Василий. Так человеческой-то любовью мы всех любить обязаны. Так и в Библии записано. А Нюрку ты в жены берешь. Тут от тебя другая любовь требуется, особая. Ты со своей человеческой-то любовью и женился бы на всех девках, что без парней голодными рыщут… Да как же ты, не любя Нюрку, в жены ее берешь? Это как у вас, порядочных, называется? Честность?.. Миша, женишься ты на ней, – значит, всю свою жизнь под топор кладешь… уж захлопнется тогда за тобой все… и не жди ничего… А ведь таким, как я тебя сейчас с Клавдией видел, я раньше и не знал тебя. Ведь осветился ты весь… ведь и голос у тебя другой был, и лицо… Ведь друг ты мне, Миша, а не так просто – знакомый человек… Давай за Волгу сейчас перемахнем, в город. Ты хоть поговори с Клавдией не по-воровски, спокойно. Она, мне помнится, на улице Семашко живет… Ее-то со своей честностью уж, как скотину какую, и в счет не считаешь. Ведь она не спит сейчас… ведь она о тебе думает, плачет, поди… Любит тебя.
Михаил. Не поеду я, не поеду! Незачем!.. Да и паром уже, поди, не ходит.
Василий. На лодке перемахнем.
На крыльце появляется Нюра.
Нюра (растерянно). Миша, что это там Николай сплетни про тебя какие плетет?..
Голос Николая. Михаи-ил!
Нюра. Правда это?..
Голос Николая. Михаи-ил!
Михаил. Я тебе, Нюра, все обещаю сказать… (Уходит в дом.)
Нюра (бросаясь к Василию). Вася! Как же это? Ведь свадьба скоро… Что же это выходит?.. Разве я что-нибудь сделала?! Обнимал он ее тут? Обнимал?.. Ты мне все скажи… ты видел… знаешь… Не хочет он идти, что ли? Да ведь он же говорил, обещал…
Василий. Пойдет он, пойдет. Что ты как полоумная-то сделалась…
Нюра. Пойдет?
Василий. Пойдет.
Нюра. Ну и все!.. Ну и хорошо!.. Это он так, поди, шутя обнимал, баловался только, дурил… А Майе уже и показалось… Дура она набитая… и пошла языком звонить… Противно как…
Василий. Нюра!
Нюра. Что, Вася?
Василий. Я к тебе как к человеку обращаюсь.
Нюра. Ну?..
Василий. Только ты спокойно меня слушай, собери мозги…
Нюра. Ну?..
Василий. Если ты человек, Нюра, отпусти Михаила.
Нюра. Куда?
Василий. Совсем отпусти. Сними с него обещание, освободи.
Нюра. Чего?! Значит, в самом деле у него?! От тебя он этой заразе переменчивой научился! Бабник ты, бык племенной, пакостник!
Василий. Меня кроши сколько угодно, ко мне не пристанет… Ты о Михаиле подумай, если уж на самом деле он тебе дорог. О жизни его… Что он видел? Счастья-то ведь настоящего каждый человек ждет. А что у него было? Ведь он сегодня вот тут, на этой лавочке, слезы лил… Понимаешь ли ты это, чтобы такой литой парень, как Мишка Заболотный, слезу выпустил… не удержал? Значит, уж боль-то сверх горла шла… Да когда его в детдоме распроклятая Софья Павловна при всех порола за то, что Степка лишнюю булочку сожрал, а она думала, что это Мишка, а потом в чулан заперла, где его чуть крысы не сожрали, – он и то рта не раскрыл… не то что слезы не выпустил. Только с тех пор заикаться стал, особенно когда при нем что несправедливое творят… А лет так около четырнадцати пермские парни – человек шесть – били его за то, что он от них какую-то девчонку защитил… один оборонялся. Кровь уж из него идет, губа рассажена, один глаз оплыл, из-за уха хлещет – какой-то паразит, видать, железяку ему туда воткнул… ты, поди, и шрама-то за ухом у него не замечала, – а он бьется с ними и молчит, молчит и бьется… Хорошо, я сам увидел, подлетел. Ох и рвали же мы их вдвоем-то на куски!.. А уж когда мы на плотине работали, авария произошла, обвал случился…