– По второй наливай, по второй!
Шум. Налили по второй. Чей-то голос выкрикнул: «Горько!» – и как по команде все наперебой закричали: «Горько!», «Горько!», «Горько!». Молодые встают для традиционного поцелуя. Михаил приподнимает вуаль с лица Нюры, берет жену за руки и притягивает к себе. Оркестранты взяли на изготовку инструменты.
Нюра (слегка сопротивляясь, тихо). Не надо.
Реплики.
– Ишь ты!
– Застыдилась!
– Целуй ее, Миша! Целуй!
– Бери!
– Горько! Горько!
Михаил берет Нюру за плечи и приближает к себе.
Нюра (с криком). Не хочу! (Выскакивает из-за стола и бежит в дом.)
Гости тоже повскакали со своих мест, смеются.
Реплики.
– Ишь ты, что выдумала!
– Проворная какая!
– Засиделась в девках-то!
– Туго.
– Силком ее, Миша, бери! Силком!
– Ай да Нюрочка!
– Лови ее, лови! Лови!
Несколько человек бегут в дом и под общий смех вытаскивают Нюру из дома. Держат ее за руки. Нюра хочет вырваться, но не может, даже покраснела от натуги.
– Вот она!
– Бери ее, Миша!
– Целуй!
Общий крик: «Горько!!!» Михаил неуверенно идет к Нюре.
Нюра (кричит). Не хочу!!
Все вдруг утихли, поняли, что это не привередничанье, не шутка, не игра.
Мишенька!.. Не хочу!.. Люблю тебя, Миша!! Не могу твою свободу брать… Не хочу!.. Что же это мы делаем?!.
Майя. Чего ты несешь-то, полоумная?
Нюра (не слушая, со слезами). Я еще ночью все поняла, когда одна во дворе сидела… Все ясно было… Говорят, утро вечера мудреней… Выгодней, может, а не мудреней. В тишине-то чистые мысли идут… ясные… верные… А утром подумала: нет, мой он, мой!.. Только загадала: как распишется – какие у него глаза будут, увижу… Видела, как ты свой смертный-то приговор подписывал… и глаза у тебя совсем спокойные стали, ровные… Люблю же ведь я тебя, Мишенька! Тебя люблю, не себя…
Майя. Да ты опомнись… что город-то говорить будет!..
Нюра. Ну уж если я все это пережить собираюсь, то город как-нибудь переживет!
Василий. Нюра!.. Нюрочка!.. Нюра!!!
Майя. Об отце, об отце-то подумай!
Салов. Говори, Нюрок, говори.
Нюра. Иди, Миша, иди!.. Миша мой! Не могу! (Снимает фату. Кричит.) Отпускаю!!
Оркестр вдруг грянул туш. Кто-то замахал на оркестрантов руками, но дирижер неистово взмахивает руками, и туш гремит два, три и четыре раза. На звуках оркестра идет занавес.
С вечера до полудня
Пьеса в трех действиях
Действующие лица
Жарков Андрей Трофимович, 62 лет.
Ким – его сын, 41 года.
Нина – его дочь, 30 лет.
Альберт – сын Кима, 16 лет.
Алла Васильевна – бывшая жена Кима, 40 лет.
Егорьев Константин Федорович – друг Жаркова, 52 лет.
Лева Груздев – молодой ученый, 31 года.
Действие первое
На сцене три комнаты. Слева – комната Жаркова, справа – комната Кима и Альберта, в центре – столовая. Это квартира в высотном доме на площади Восстания в Москве. Через раскрытую балконную дверь видно только голубое чистое небо, и это заставляет нас предполагать, что квартира высоко.
Все члены семьи – в центральной комнате. На диване – Альберт. Глубоко утонув в мягком кресле и вытянув длинные ноги, сидит Ким. За столом – Нина, а напротив нее глава дома – Жарков Андрей Трофимович. Перед ним листы рукописи, он читает.
Жарков. «…Казалось, никто никогда не увидит голубого неба и сверкающего солнца. Дожди, дожди! Они заливали котлованы, хлестали в лица строителям. Набухли не только ватники, штаны и рубахи – набухли глаза и души. И все же люди сооружали из бревен с набитыми тесинами гигантские сани и волоком, сначала в гору, а потом по размытой жидкой грязи бывшего поля, тащили огромные маховики, трубы, чугунные корпуса машин. Когда-то изготовленные на заводах, вылизанные до блеска, опоясанные красной каемочкой масляной краски, свежие и нарядные, теперь они, облепленные грязью, выглядели в лучшем случае давным-давно отработанным хламом».
Жарков хотел перевести дух, и вдруг в наступившей тишине явственно послышалось мерное посапывание спящего человека. У всех вытянулись шеи – внимание на Кима. Это спал он.
Нина. Ким!
Ответа нет.