Егорьев. Разрешите, я возьму рукопись домой, внимательно прочту.
Жарков. Не разрешаю. Вдруг по дороге потеряешь – вещь ценная. Я еще ночью над ней поработаю.
Прощаются.
Зачем на Волгу-то гонял?
Егорьев. В Волгореченске ГЭС строят, самая большая в Европе будет.
Жарков. Все светишь.
Егорьев. Не вам завидовать.
Жарков. Это конечно.
Проходят в центральную комнату.
Егорьев. Приятных сновидений, молодой человек!
Лева. Всего доброго!
Жарков. Читаете. Как у человека голова сконструирована… Набиваешь ее, набиваешь, и все влезает. Мясорубка!
Лева. Да, неплохое запоминающее устройство.
Жарков. Я тут читал – скоро ваш брат ученый нам в мозги электроды совать будет, питать, так сказать, умственно, чем требуется. Не больно будет?
Лева. Не бойтесь, вам это еще не грозит.
Жарков. А я и не против. Может, воткнуть штырь – и ты талант, и на тебя с неба чуда посыплются. Чуда, чуда – только лови их за хвост да за ножки.
Жарков и Егорьев выходят. Слышно, как запирается дверь.
Жарков (возвращается). Удобно?
Лева. По-царски!
Жарков. Спокойной ночи!
Лева. Спокойной ночи!
Жарков ушел к себе в кабинет. Через центральную комнату проходит Альберт, неся начищенные ботинки.
Альберт. Вам надо лечь в нашей комнате, с папой. А я бы – сюда. Проходная – мешаем.
Лева. Командировочный!.. Значит, не пущают?
Альберт. Куда?
Лева. С матерью.
Альберт. Я и сам не хочу.
Лева. Почему?
Альберт. Не хочу.
Лева. Хочешь.
Альберт. Странно вы рассуждаете.
Лева. Противоестественно не хотеть. Я, конечно, чужой в доме, Альберт, я тебя знаю мало, ты меня и того меньше, и уеду я через день-два… Боюсь, они тебе тут сообща перебьют ноги на всю жизнь.
Альберт. То есть?
Лева. Понимаешь, как бы тебе сказать помягче и с полной откровенностью… Ну, тебя в школе, конечно, учили: за идеалы надо драться, жертвовать и так далее?
Альберт. Учили.
Лева. Это ведь все правда, друг мой. Жертвовать! Не знаю, поймешь ли, но в искренности моей можешь не сомневаться: говорю тебе – отвечаю себе. И никто так не искренен, как спутник в вагоне, случайный встречный. Таковым меня и считай… В доме у вас не ахти.
Альберт. Это я чувствую.
Лева. Молодец!
Альберт. Но мне хочется, чтобы было хорошо.
Лева. Просто молодец!
Альберт. И я люблю свой дом.
Лева. Полный молодец! Видишь ли, в течение жизни, даже такой недлинной, как твоя, у человека, Альберт, образуется множество невидимых нитей, связей, самых неожиданных, часто самых приятных. Слыхал, говорят, даже каторжник может полюбить свои кандалы. Увы, мы любим свои цепи или нити – называй как хочешь. Вот у тебя есть дедушка, тетка, наконец, отец. Все люди чудесные, я их давно знаю – и ты уже повязан по рукам и ногам. Друзья в школе, наверное, есть и девочка. Нити, нити, ты понимаешь?.. Но у тебя есть еще и большая цель. Надеюсь, есть? И вот когда все эти нити – а их так много, что если эти паутинки свить вместе, то получится такой, знаешь, здоровенный, толстенный канат, что и кораблю в десять тысяч лошадиных сил не отвалить от причала, если этот канат не сбросить с причальной тумбы, сколько ни пыхти… так вот, когда твой идеал цели приходит в противоречие с этим канатом, туго, друг, приходится, здорово туго! Они любят тебя, они дышат тобой, ты главная игрушка в доме и лучик света в полутемном царстве, как о тебе мне только что твоя тетка сказала. Они будут держать тебя здесь. И ты из любви к ним можешь потерять главное.
Альберт. Могу.
Лева. И все несчастные и убогие на всем свете будут тебе аплодировать, обнимать, целовать и кричать: ай, какой он хороший, ай, какой он добрый!
Альберт. Это плохо?
Лева. Почему? В общем, трогательно. Словом, может, мне и не надо было соваться, но ты мне показался парнем довольно интересным, и я объяснил тебе ситуацию. Все остальные будут тащить тебя в совершенно противоположные стороны. В общем-то, решать будешь сам. Свобода выбора. Распроклятая штука… Знаешь, в школе у нас не учат реальной жизни, оттого мы потом и набиваем себе шишки на лоб на каждом шагу или просто поступаем неверно.