Михаил. Оправдания, что ли, ищешь?
Василий. А чего мне оправдываться, чудак? Я размышляю. Полюбил я Мухину? Полюбил. А теперь разлюбил? Разлюбил. Вот я и хочу понять, что во мне происходит. Ведь человек-то я хороший.
Михаил. И с Прохоровой у тебя история была.
Василий. И с Прохоровой.
Михаил. И с Мигуновой.
Василий. И с Мигуновой. Да ты не считай, собьешься.
Михаил. И всех любил?
Василий. Всех, клянусь. Я, видать, родился таким. Иду по улице, ни одной более-менее сносной пропустить не могу. Сотворил же Бог такое разнообразие! Ты, поди, идешь, девчонок-то и не замечаешь, а посмотри, как они сами в глаза хотят бросаться! Одна платье такое наденет, всю талию подчеркнет, другая волосы от ушей вверх так зачешет, что самое ее симпатичное местечко вот тут, коло уха, так и высвечивает. Третья кофточку наденет такую рентгеновскую – глазам больно. Ты думаешь, она этот газ-шифон для вентиляции носит? Четвертая туфельками так к тебе в душу и заползает…
Михаил. Недаром они тебе на шею и вешаются.
Василий. Недаром.
Михаил. Что с Мухиной-то делать будешь?
Василий. Скажу: извините, обознался, не за ту принял.
Михаил. Что значит – не за ту?
Василий. Ищу, Миша.
Михаил. Кого?
Василий. Ну, ту, единственную, о которой в песнях поют.
Михаил. Долго ищешь.
Василий. Чем же я виноват, что она где-то прячется! Скажи, ты Нюрку по-настоящему любишь?
Михаил. По-настоящему.
Василий. Выворачивает тебя?
Михаил. Что значит – выворачивает?
Василий. Ну, душу всю, значит, наизнанку рвет?
Михаил. Любовь-то, думаешь, перепой, чтобы наизнанку рвало?
Василий. Я не так выразился… Скрытный ты, разве расскажешь. Помнишь, когда мы на плотине на Куйбышевской работали – мне тогда лет семнадцать было, – влюбился я в первый раз в одну убогонькую. Тосей звали. Не помнишь?
Михаил. Разве упомнишь всех…
Василий. Жениться хотел. А потом понял – не люблю я ее, а жалею. А она тогда без меня вроде и жить не могла. Вот, брат, какое положение. Уж я задним ходом такие петли давал, еле вырулил. Плакала она. А я себя распоследним подлецом чувствовал, убить хотел. А теперь у нее муж – кандидат наук, двое детей или трое, кажется, – узнал я недавно случаем. Меня разве только для смеха вспоминает.
Михаил. Ну и что?
Василий. Так. Нюрка твоя, конечно, ничего. Пообтрепалась она в завкоме в последнее время, обшаблонилась. Раньше как-то душевнее была, ярче… Слушай, откровенно скажи: ты вот только ее и любил?
Михаил. Ее. Ну, еще одна была. Та не в счет.
Василий. Кто это?
Михаил. Нет ее тут, уехала давно.
Василий. Не скажешь?
Михаил. Незачем.
Василий. А которую больше?
Михаил. Несравнимо это.
Василий. В какую сторону?
Михаил. Ну, ладно, не залезай, куда не приглашают.
Василий. Чудной ты, Миша. (Смеется.)
Михаил. Чем это?
Василий. Да я каждое твое дыхание знаю, и вдох и выдох, как ты мое. И в детдоме кроватки наши рядом стояли, и теперь койки в общежитии по одной стенке выровнены.
Михаил. И что?
Василий. Все, друг милый, я про тебя знаю.
Михаил. Что?
Василий. Ладно, не таращь глаза.
Михаил. А ты скажи.
Василий. Ох, любишь ты все в себе в одиночку таскать. Смотри, не надорвись когда. От всех у вас заперто было, да не от моего глаза.
Михаил. Да ты скажи, на что намекаешь-то, балда?
Василий. У-ух, копилка ты беззамковая, навечная!
В калитку входит Майя Мухина.
Майя. Мишенька, с наступающей.
Михаил. Здравствуй, Майя, приходи завтра.
Майя. Обязательно. Потанцуем. Здравствуй, Василий.
Василий. Я думал, ты в город уехала.
Михаил ушел в дом.
Меня, что ли, ищешь?
Майя. Тебя.
Василий. Вот я.
Майя. Вижу… Разлюбил?
Василий молчит. Майя заплакала.
Василий. Ну чего ты… Тебе со мной хорошо было?
Майя. Очень!
Василий. Ну, скажи спасибо, и на этом покончим. Зачем плохо-то делать?
Майя. Гад ты ползучий, вот ты кто.
Василий. Быстро переквалифицировала!