ДОМ моих отцов, ДОМ моих детей - ЗЕМЛЯ, осененная БОГОМ, - здесь.
20 мая 1975
Иерусалим
Дорогой Розан, сегодня поздно вечером месяц жизни здесь, и долго, и коротко. Уральская жизнь так далека, что трудно поверить как мало времени прошло, а здесь так все сплющилось, что каждый день - долгий, когда с восхода до заката живешь под дугой, которую выписывает солнышко, в трудах и усталости мгновенно погружаешься в ночь, без сумерек и заката, с холодком, чуть ли не изморозью, и сутки - это целый кусок жизни.
Позади заботы с первоначальным устройством, контакты по возможной работе, просто знакомства, роды у соседа и похороны матери соученика из Москвы - первые по ритуалу. Масса солнца, неба, ветра, гор, и все это - вокруг Иерусалима-Ерушалаема, после которого все - тоска, пустота, суета. Я надеюсь, что ты будешь в нем, особенно и настаивать, я думаю, не придется, поскольку гуманитариев преимущественно оставляют в столице, хотя есть тенденция противоположная - всех новичков отправлять в города развития. Кстати, ты получишь отдельную квартиру, это единственное положительное, что связано с твоим возрастом: после сорока. Я уже писал, что в городском закрытом иерусалимском ульпане есть жратва, но курево надо покупать, деньги дают на карманные расходы и транспорт.
Папирос нет, сигареты дорогие, на первое время привези запас своего "севера", потом привыкнешь, привычки меняются. Мы, скажем, не чувствуем потребности в говядине, кофе, черном хлебе, сливочном масле, водке и пр., без чего прежняя жизнь была невозможна. Солнышко и новая жизнь делают свое дело без принуждения, исподволь, потому заранее не сокрушайся, просто другая система отсчета, не угадаешь. Мне очень важно вернуть свое главное свойство - самоуверенность. То, что мне постоянно бросалось в укор, - теперь на вес золота. Я потерял себя за то время, что путался со статьей ("Олим-1", о выставке молодых художников) и первыми уроками. Люди и ощущения, бессилие памяти и нервы моей жены, ультимативные визиты агентов по льготной продаже, мираж старого города, в который не рискнул войти, паралич воображения, можно ли более потеряться.
А началось утром 22-го. Приехали ночью, утром поднял в холле жалюзи и остолбенел, увидев ступенчатые библейские горки на всю ширину горизонта. Поверишь ли - я потерялся, попасть в мир снов, более того - экзальтированной мечты, как не спятить, не оробеть. Теперь главное, вся судьба в этом, - вернуться, обрести себя прежнего, самоуверенного. В этом смысле, как и во всех других, очень важен твой скорый приезд. Не забудь телеграфировать из места отбытия в Вену. Не жалей себя, делай все как следует, здесь будет время отдохнуть и набраться сил, сразу же с Лота приедешь к нам, и будешь несколько недель с нами. Многие из нашей группы по месяцу жили у родных - это твое дело, а если ульпан будет рядом, в Иерусалиме, то практически будем жить в одном городе.
Суббота, 28 июня
Иерусалим
Дорогие, еще нет ответа, но я пишу, сидя за письменным столом на своей шомерской службе (сторожа). Через 5 часов истечет ее срок на сей раз - до следующей пятницы. Работал над статьей, зарапортовался, принялся за письмо...
...На этой неделе много пришлось ездить, дважды был в Тель-Авиве, почти ежедневно - в Иерусалиме, хлопотливая и нервная была неделя. Я решил использовать время первых занятий для своих целей. Много любопытного открылось: основательно расширилась информация о положении тех, кто здесь и о тех, кого называют "прямиками". Она будет пополняться, надо жить с открытыми глазами и принимать решения, основываясь не только на чувстве. Жаль, конечно, что только сейчас получаем информацию, которую следовало знать раньше. Впрочем, личный опыт нельзя заменить. Постепенно, а мы уже два месяца здесь, восстанавливается внутреннее и финансовое равновесие.
Земля действительно в самом прямом смысле обетованная: солнце, яркая, сочная зелень, цветы. Бесчисленны дары ее - радуется сердце, глаза (кстати, Лев - это на иврите сердце, наша учительница говорит, что я - сердце ульпана, а чтобы здесь стать зверем, надо изменить имя на Арье). Я более всего поглощаю груши - они такие, какие и должны произрастать в Эдеме - божественные, а стоят 2 лиры кг, а сливы и прочие всякие персики стоят вдвое дешевле...
...Народ в ульпане разный, как везде. Алия (эмиграция), судя по всему, мельчает. Прибывает все менее интересный, значительный народ; кстати, русских почти нет, едут американцы, ЮАРовцы, латино-американцы и пр. Англоязычных народов уже в несколько раз больше. Они держатся вместе, дружно - это молодые семейные люди с множеством детей, как правило, религиозные, но здесь они на особом положении, сохраняя свое старое гражданство и одновременно получая все права олим (иммигрантов).
Из нашей старой группы уехала (вернулась) семья в ЮАР - очень милые люди, им здесь не понравилось.
Местный народ, сабры - очень высокий, поджарый народ, красивый, жесткий.
Необычайно стройные девушки и юноши, одежка - в обтяжку, что видны все швы;
толстых, рыхлых не видно, если есть, то все - наши.
С нашим будущим пока нет ясности. Жить практически в нашем доме можно неограниченное время, благо ехать в центр Иерусалима ближе, чем из другого нового городского района, а условия просто сказочные.
...Скоро мне заканчивать дежурство, но это не значит, что в шесть часов смогу поехать домой - шабат, общественного транспорта нет. К тому же сегодня пойду пешком в новый район - он не очень далеко, повидаюсь с очень хорошим художником из Москвы Юрой Красным, а если не застану - буду тремповать, т.к. автобус будет только в девять вечера.
июль 1975
Иерусалим
Прости меня, родной, что за три месяца не нашел времени написать тебе, - я здесь не турист, засесть за письмо не представлялось возможным. Сейчас в аристократическом районе Иерусалима нашлось место шомера (сторожа), позаботились американские миллионеры: построили домик на кооперативных началах, себе - по этажу, мне - шомерку. Получил я время и деньги одним махом. Ничто на свете не располагает к размышлениям и литературному занятию, как шомерство: письменный стол, бумага и карандаш, да связка ключей, сиди да вкалывай.
Словом, я весел, здоров, тебе буду регулярно писать, как и обещал.
Эпизоды жизни давней и близкой, связанные меж собой и самостоятельные, необыкновенные и заурядные, без страха, с превеликим удовольствием автором описанные в святом городе Иерусалиме, где милостивая судьба предоставила хлеб, кров и в довершение всего -
С В О Б О Д У
Точное число, когда начали завязываться события, назвать можно было бы, но не имеет смысла, дело это хлопотливое. Автору надо начинать чуть ли не архивные розыски в бумагах четверть вековой давности, сверяться с календарем, подгонять под него события и так далее. К чему щепетильность в области, которая тем и хороша, что позволяет отвлечься на досуге. Пусть литература остается литературой, пусть развлекает и, если может - утешает. Когда же она берется за точные философские, исторические и социологические исследования, то, как бы хитроумно не строилась фабула, не всегда хватает терпения проследить за ней, запутавшись в сплетениях наблюдений и силлогизмов, как в колючей проволоке.
Сравнение это пришло не случайно, встречаю ее на каждом шагу, она самым буквальным образом окаймляет лужайку около моего дома, окутывает поселок, в котором стоит мой дом, нависает с обеих сторон над дорогой, которая идет сюда, рядами тянется вокруг садов и селений. Она окутала страну, словно кокон: проржавевшая, как память о четырех здесь прошедших войнах, и новехонькая, натянутая на бетонные столбы. Она неотделима от пейзажа страны, она - неотделимая часть ее, - словно тернии, как символ страдания, продолжает ранить эту святую и столь же грешную землю. Тернии Израиля - они зримые.