У буйвола, который катался перед нами в жидкой грязи, оказывается, поистине дьявольский характер. Старый слон с отломанными бивнями любит забавляться, как самый юный слоненок из его стада. А вот большая слониха темно-серого, почти черного цвета, которая загоняла хоботом свое потомство в воду, прямо-таки помешана на чистоте.
Среди антилоп импала с черными стрелами на золотистых боках, самых грациозных и пугливых, Патриция показывала мне тех, кто встречал ее без всякой боязни. А среди маленьких кустарниковых козлов с штопорообразными рогами, безумно храбрых, несмотря на свою хрупкость, лучшими ее друзьями были самые отчаянные драчуны.
В стаде зебр, рассказала она, есть один самец, который на ее глазах спасся от пожара в зарослях. Его можно узнать по рыжим подпалинам между черными полосами.
Еще она видела схватку носорогов, и огромный самец, неподвижно замерший в нескольких шагах от нас с поднятым к небу рогом, подобный доисторической глыбе, вышел тогда победителем. Но у него остался ужасный, глубокий и длинный шрам, который можно увидеть, когда стая его неизменных спутниц, белых чепур, внезапно с шумом взлетает с его спины.
У жираф тоже есть свои истории, и у больших горбатых гну, взрослых и маленьких, — и так из поколения в поколение.
Игры, схватки, переселения, свадьбы.
Когда я вспоминаю ее рассказы, я ловлю себя на том, что невольно пытаюсь внести в них какой-то порядок, последовательность, метод. На самом же деле Патриция говорила сразу обо всем. Обычная логика отсутствовала в ее словах. Ее увлекали мгновенные ассоциации, самые примитивные побуждения, внезапные порывы инстинкта и чувств. Она была чем-то похожа на простых и прекрасных животных, которые паслись перед нами, не ведая человеческих забот и тревог, ибо они не пытались измерить время, а рождались, жили и умирали, не спрашивая, зачем и почему.
Так, подобно подлеску, озаряемому солнцем, передо мной открывалась во всей глубине и прозрачности жизнь царства животных.
Я видел ночные убежища, откуда заря вывела свои племена, и тайные места, куда они уйдут, когда окончится перемирие поры водопоя. Равнины, холмы, леса, кустарниковые заросли и саванны огромного заповедника, который я пересек накануне, превращались для меня в территории, в убежище, обиталища — родину каждого вида и каждого семейства.
Там прыгали импалы, а там паслись буйволы. Там мчались галопом зебры, а там играли слоны.
И вдруг мне пришло на ум, что среди всех этих зверей недоставало одного клана, несомненно самого прекрасного.
— А хищники? — спросил я Патрицию.
Вопрос не удивил ее. Казалось, она его ожидала, и именно в тот момент, когда я его задал.
Я почувствовал по этому признаку, что мы достигли такого согласия, когда разница в возрасте уже ничего не значит.
Глубокий искренний интерес и общие цели — благодаря диким животным — превратили в единомышленников и поставили наравне ребенка и человека, который давно уже вышел из детства.
Девочка закрыла глаза. Улыбка, предназначенная только ей самой, подобная тем, которые видишь порой на лицах крошечных спящих детей, улыбка скрытая, и едва заметная, и в то же время полная таинственной радости, осветила как бы изнутри черты Патриции. Потом она подняла ресницы и подарила мне часть своей улыбки.
Это было как обещание, как очень важный уговор.
— Я отведу вас куда надо, — сказала Патриция.
— Когда?
— Не торопитесь, — ответила тихонько девочка. — Со всеми животными нужно много терпения. Надо повременить.
— Да… но дело в том…
Я не успел закончить. Рука Патриции все время доверчиво лежала в моей, и вдруг девочка отдернула ее резко и грубо. Между темными глазами, сразу утратившими всякое выражение, пролегла складка, похожая на преждевременную морщину.
— Вы хотите поскорее уехать отсюда? — спросила Патриция.
Она смотрела на меня так, что я не мог ей ответить прямо.
— Я, право, не знаю, — пробормотал я.
— Это ложь, — сказала Патриция. — Вы очень даже хорошо знаете. Вы предупредили в регистратуре, что уедете завтра.
Складка между ее бровей углубилась.
— Как же я об этом забыла! — сказала девочка.
Губы ее были твердо сжаты, но она не могла унять их тихую дрожь. Мне было тяжко на нее смотреть.
— Простите, что отняла у вас столько времени, — добавила она и отвернулась к мирным животным.
— Но если даже я скоро уеду, мы ведь останемся друзьями? — спросил я неловко.
Патриция повернулась ко мне резким, бесшумным движением.