Как отмечал американский исследователь сталинизма Грэм Джилл, в стремлении преуменьшить роль личности в истории Троцкий рисовал Сталина как представителя анонимных бюрократических сил, недооценивал относительно независимую его роль и поддержку власти диктатора из небюрократических социальных источников[838]. Такая постановка вопроса не давала Трои-кому возможности понять всю совокупность событий, ибо сталинский террор по своему существу был направлен против самых разнообразных социальных сил и групп, включая ту же самую бюрократию. К суждению Джилла можно добавить, что Сталин лично неоднократно и грозно обрушивался на бюрократический слой, не только включая его представителей в число жертв террора, но подчас существенно сокращая и перекраивая слой в целом, делая его прямым объектом преследований и ограничений, демагогических кампаний «самокритики» и «критики снизу», не давая ему возможности превратиться в общественный класс в марксистском понимании этой категории.
Троцкий был первым автором, который в полном смысле слова во всеоружии фактов и документов, целеустремленно и последовательно приступил к разоблачению политики советского диктатора, не пренебрегая его личными качествами и этапами личного развития, а учитывая и даже порой чрезмерно заостряя их значение и смысл. Полагая, что «гениальная посредственность» Сталин был «продуктом машины», Троцкий в то же время считал саму эту машину порождением сталинской воли. Сильной стороной его критики, которая порой приводила к отступлениям от объективного анализа, несмотря на то что Троцкий всячески пытался отмежеваться от обвинений в предвзятости, было персональное знакомство со всеми коридорами, тупиками и лабиринтами кремлевской власти и ее держателями, в числе которых некогда находился он сам, а также личное знание особенностей характера, поведения, привычек и быта лица, ставшего главным героем его произведений. После известной книги Макса Истмена (к которой Троцкий невольно оказался причастен) Троцкий был первым, кто публично, не только как очевидец, но и как исследователь, на базе сохраненных им документов, рассказал о конфликте Сталина и Ленина в последние месяцы жизни председателя Совнаркома.
Фиксация Троцким личных черт Сталина, в частности его жестокости, мстительности, лицемерия, расчетливости и даже антисемитизма, свидетельствовала и подчеркивала, что этот человек был для автора далеко не абстрактным предметом изучения. Фактически в каждом опусе, посвященном Сталину, заметно стремление автора унизить своего героя (и главного противника), но в то же время внушить себе самому чувство утешения, что не Сталин персонально, а объективно сложившийся ход исторического процесса в России, некие анонимно действовавшие социальные силы переиграли Троцкого с его курсом на мировую революцию, отрешили Троцкого и его сторонников от власти, а затем всех их отправили на казнь, в тюрьмы или изгнание.
Впрочем, унизить Сталина Троцкий мог только перед историей и горсткой своих единомышленников, находившихся, как и он, в эмиграции. Тем не менее Сталин весьма болезненно относился к печатным выступлениям своего главного оппонента, по сути дела непрерывно, часто через подставных лиц, полемизируя с ним, прибегая к фальшивкам, искажениям, умолчаниям, голословным обвинениям и в конце концов к расправе со всеми, кто когда-либо был дорог Троцкому или имел неосторожность солидаризироваться с ним.
С весны 1938 г. Троцкий сосредоточен исключительно на написании книги о Сталине. Его помощники и единомышленники в разных странах помогали ему в сборе материалов и источников, прежде всего по периоду до 1917 г. Особенно часто он прибегал к содействию Эстриной и Зборовского сотрудников «Бюллетеня оппозиции», продолжавшего выходить в Париже и после гибели Седова. Они охотно выполняли задания Троцкого, стремясь тем самым приблизиться к нему, устранить возможность каких-либо подозрений и заслужить благодарность, столь необходимую для закрепления собственных позиций в среде троцкистов. Ведь Зборовского многие подозревали, а Эстрина происходила из меньшевиков (а к концу 1938 г. уже оказалась в Мексике у Троцкого). Насколько «меньшевизм» Эстриной был реальным препятствием, следует, например, из того факта, что к более авторитетному и необходимому для него профессионалу — меньшевику Николаевскому, историку и архивисту, руководителю парижского филиала Международного института социальной истории в Амстердаме, где хранился крупнейший архив по международному социалистическому движению, Троцкий не считал возможным обращаться за помощью непосредственно. Он знал и признавал, что в распоряжении Николаевского находился огромный багаж документального материала по истории российского революционного движения. Но политические разногласия препятствовали прямому контакту. Троцкий пользовался документацией Института социальной истории только через посредников.