4. Арест Сергея Седова
Арест Сергея произошел в условиях умышленно нагнетаемой Сталиным истерии, последовавшей после убийства 1 декабря 1934 г. секретаря Ленинградского обкома партии Кирова. Обстоятельства этого убийства до конца не выяснены и по настоящее время. Скорее всего, убийца Кирова Л.В. Николаев не был агентом НКВД. Вероятно, убийство явилось результатом ревности Николаева, чья жена Мильда Драуле, работая в обкоме, стала одной из любовниц Кирова, весьма падкого на прекрасный пол[395]. По политическим последствиям этот случай был похож на февральский 1933 г. поджог здания рейхстага в Берлине. Поджог был совершен одиночкой — Маринусом ван дер Лёббе (в литературе его фамилия часто передается как ван дер Люббе)[396], но был весьма эффектно использован Гитлером для усиления власти и установления однопартийной системы в Германии. Точно так же убийство Кирова стало той отправной точкой, от которой оттолкнулся Сталин в развязывании Большого террора и создании в СССР атмосферы всеобщего страха.
Сергей Львович Седов почти не интересовался политикой. Отец писал, что он «повернулся спиной к политике лет с 12-ти: занимался гимнастикой, увлекался цирком, хотел даже стать цирковым артистом»[397]. В 16 лет он ушел от родителей, чтобы не чувствовать себя связанным проживанием в Кремле, подальше от политических баталий в верхах. Повзрослев, Сергей проявил серьезный интерес к технике. Он окончил Московский механический институт имени Ломоносова, стал заниматься теплотехникой, двигателями внутреннего сгорания. Совместно с коллегами, двумя видными специалистами того времени, он опубликовал монографию, которая получила высокую оценку профессора В.И. Сороко-Новицкого, написавшего к ней предисловие[398].
Сергей работал преподавателем в Московском авиационном институте и по совместительству в Дирижабельном учебном комбинате[399]. В то же время он проявлял серьезный интерес к литературе, особенно западной. Брат его супруги через много лет вспоминал о нем как о «технаре с гуманитарными склонностями»: «Весь его облик был настолько далек от всяких ассоциаций с неистовым организатором Красной армии, каковым я привык считать Троцкого с детства, и тем более со злейшим врагом советского народа, каковым его считали вокруг, что в такое почему-то не хотелось верить»[400]. Сергей чувствовал в последние недели, что над его головой сгущаются тучи. Он писал своей матери в конце 1934 или в самом начале 1935 г.: «Дома у меня обстановка такая, что и рука не поднимается ее описывать. Да и не стоит этого делать. На службе у меня тоже начались какие-то неприятности, пока еще в виде слухов, чем кончится — не знаю. Хотя тон моего письма и получается довольно мрачным, но настроение у меня не упадническое. Уповаю на будущее»[401].
Обыск, произведенный в комнате, где проживали совместно Сергей, его первая жена Ольга Эдуардовна Гребнер и его вторая жена Генриетта Михайловна Рубинштейн (таковы были жилищные условия Сергея: он не имел возможности разменять свою жилплощадь, чтобы отселить первую жену), показал пришедшим к нему сотрудникам НКВД, что Сергей, при всем своем пренебрежении политикой, сохранял не только глубокую любовь к своему отцу, но и уважение к его политическим взглядам и деятельности. Согласно протоколу обыска в Главное управление государственной безопасности (ГУГБ) НКВД, занимавшееся в СССР и за границей политическими делами, было доставлено: «1) Большое количество рукописей, рукописных материалов и печатных материалов Льва Давыдовича Троцкого, являющихся по заявлению арестованного Седова архивом Троцкого, охватывающим период 1918–1927 год (даты приблизительные). 2) Личная переписка [Сергея] Седова с Троцким в том числе и телеграммы, во время пребывания Троцкого в Алма-Ате и за границей. 3) Большое количество разных фотоснимков Троцкого. 4) Записные книжки и адреса, записанные Седовым. 5) Гнусный контрреволюционный пасквиль, обнаруженный в красной папке, в которой хранились разные вышивальные рисунки. Папка лежала в чемодане. 6) Клинок, грамота ЦИК СССР о награждении Троцкого орденом Кр[асного] Знамени, штык и именной нож Троцкого»[402].
395
Уже в то время в Ленинграде ходили слухи, в наши дни получившие подтверждение, об увлечениях Кирова юными балеринами Мариинского театра, о кутежах, которые он устраивал с женщинами, в частности в особняке, принадлежавшем до 1917 г. балерине М. Кшесинской
396
398
399
«Милая моя Ресничка!..» С. 44 (анкета арестованного С. Седова, заполненная 3 марта 1935 г.).
402
«Милая моя Ресничка!..» С. 12. Полностью сохранены стиль и пунктуация этого документа.