Примерами системной манипуляции являются религия, идеологии (национализм, патриотизм, либерализм, «рыночный фундаментализм»), экономические институты и инструменты (частная собственность на средства производства, рынки валют и ценных бумаг, реклама) и социальные институты и концепции (представительная демократия, социальное происхождение, образование). К бытовой манипуляции относятся действия членов общества по обеспечению неэквивалентного обмена в свою пользу. Такие методы могут подвергаться моральному осуждению общества (биржевые спекуляции, порнография, взяточничество), но быть терпимы элитой, если не посягают на её социальное господство. К криминальной или контрсистемной манипуляции автор относит манипуляцию, которая нарушает существующую социальную организацию, угрожает положению правящей элиты и подавляется.
Очевидные различия в социальных потенциалах членов общества означают различия в уровнях достижимого социального статуса даже в условиях эквивалентного обмена и отсутствия манипуляции. Это является неизбежной характеристикой человеческого общества. Однако, являясь одним из условий эксплуатации и неэквивалентного обмена (причём не только экономического), манипуляция представляется нежелательным явлением в обществе, которое ставит своей рациональной целью достижение максимально полного соответствия между социальным и творческим потенциалом человека, его общественно-полезной деятельности и объёмом благ, получаемых от общества, причём благами являются не только материальные блага, но и духовные, например, престиж или возможность творческой самореализации. Манипуляция ведёт к отклонению иерархии социальных статусов членов общества от наиболее оптимальной и справедливой иерархии, которая соответствует иерархии социальных потенциалов, реализуемых в процессе жизни человека.
В качестве средства борьбы со всеми формами манипуляции и, как следствие, с социальным паразитизмом, И. Эйдман видит дальнейшее внедрение современных информационных технологий, что обеспечит каждому индивиду возможность принятия более рациональных решений в процессе социального обмена. Если манипуляция направлена на перераспределение ограниченных общественных ресурсов, то её неизбежная альтернатива в информационном обществе — профессиональная творческая деятельность — ведёт к созданию новых социальных ценностей, которые в отсутствие искусственных, манипулятивных ограничений становятся доступны всем членам общества. В таком обществе место человека в социальной иерархии будет определяться не его властным или материальным положением и не актёрскими, манипулятивными способностями, а результатом его общественно-полезной, творческой деятельности.
С точки зрения Эйдмана, ключевым выводом является возможность и желательность замены системы представительной демократии современного буржуазного государства прямой демократией, реализуемой с использованием современных средств связи. Другим выводом становится необходимость замены чиновничьей бюрократии, выполняющей функции исполнительной власти, динамичными ассоциациями профессионалов, которые фактически нанимаются обществом для реализации конкретных проектов и получают вознаграждение непосредственно от общества по результатам своего труда. В экономической области предполагается, что переход к свободному обмену продуктами интеллектуальной деятельности позволит максимизировать творческий потенциал общества и освободиться от всех форм эксплуатации, как связанных с наличием частной собственности на средства производства, так и с манипулированием наёмными работниками и потребителями со стороны крупных собственников/производителей.
Однако очевидно, что наличие технических возможностей не является достаточным условием для перехода от манипулятивной системы к рациональному самоуправлению. Новый демократический идеал может быть реализован только за счёт осознанного социального и политического действия, в котором принимают участие миллионы людей. Именно для тех, кто ставит перед собой подобные цели, книга Эйдмана является ценнейшим источником свежих идей и методологических подходов.
Уроки демократии от Владислава Суркова
Илья Будрайтскис
В. Сурков. «Тексты 97–07». М.: Европа, 2008.
Вышедшую в свет книгу замглавы Администрации Президента Владислава Суркова «Тексты 97–07», как и следовало ожидать, встретил целый залп заинтересованных и эмоциональных отзывов. Точнее сказать, два разнонаправленных, но одинаково предсказуемых залпа. Либеральная оппозиция расценила публикацию текстов Суркова как очередное свидетельство развития новой государственной идеологии, призванной оправдать расправы над «несогласными», в то время как бодрые прокремлёвские публицисты отметили исключительный вклад автора «Текстов» в политическую мысль современной России. Надо сказать, каждая из этих оценок по-своему справедлива — ведь речь идёт об относительно новом для российской ситуации жанре «популярной философии».
Этот жанр в своих наиболее известных образцах (например, в публикациях американских «неоконов») представляет собой спекулятивный продукт, не столько формирующий и уточняющий завершённый в целом проект государственной идеологии, сколько обеспечивающий красивое и внешне стройное обоснование текущей политики. «Популярная философия», лишённая академической основательности, должна быть по-настоящему понятной, образной и легко переводимой на язык повседневной публичной политики господствующего класса. Нельзя не признать, что потребность в литературе такого рода сегодня действительно есть.
Распределяя и перераспределяя собственность, разворовывая бюджет, организуя корпоративное давление на соседние государства, пробивая себе дорогу в клуб мировой элиты, российский правящий класс 2000-х постоянно «корчился безъязыкий», не в силах членораздельно и убедительно объяснять свои действия окружающим. И если предшествующие 1990-е, «время надежд», смогли породить талантливое и яркое поколение лжецов и пропагандистов, задачи нового времени мучительно продолжают искать своего выразителя. «Публичная политика», на отсутствие которой сегодня так любят жаловаться оказавшиеся не у дел либеральные публицисты, и в 1990-е, и в 2000-е существовала и продолжает существовать исключительно как пропаганда сверху. Пропаганда всегда инновативна, подвижна, она постоянно развивается, приспосабливаясь к реальности и без сожаления отбрасывая удачные в прошлом, но уже не работающие в настоящем штампы и формулировки.
Поэтому сложно недооценить место, которое занимает Владислав Сурков в продолжающейся политической истории последнего десятилетия. Более того, именно этот человек стал практически синонимом «публичной политики», творцом и архитектором нового, находящегося в процессе конструирования, большого стиля государственной пропаганды. За последние несколько лет под крылом Суркова выросло и возмужало целое созвездие молодых, напористых, но по большей части фантастически посредственных идеологов и журналистов. Их телепередачи, статьи в газетах и интернет-изданиях продолжают производить странное впечатление безадресности. Очевидно, что их адресат — уже не обычный гражданин, лояльность которого к власти предопределена именно предельной деполитизацией и пассивностью общества. Это и не исчезающий вид «интеллигенции», остатки которой явно не настроены на потребление подобной неубедительной и низкокачественной продукции. И уж конечно, это не «средний класс», слишком увлечённый безудержным карнавалом потребления, чтобы испытывать действительную потребность в ежедневных дозах государственного патриотизма. Единственный благодарный слушатель кремлёвских концепций — бюрократия всех уровней. Формулировки, чёткие определения, словари политических терминов нужны ей как воздух. Именно для неё и предназначена «публичная философия» Суркова и его учеников. Ведь с каждым новым поворотом политической линии руководства страны бюрократия должна находить нужные слова для её обоснования — и для публики, и для самих себя.