Относительная стабилизация российского капитализма, конечно, имела место, но именно в короткий период начал 2000-х годов, когда российская правящая бюрократия готова была на некоторое время отойти от неолиберальных принципов в пользу более сбалансированной версии развития, включавшей государственное вмешательство или регулирование. Однако кризис 2008-10 годов не только не способствовал усилению роли государства в экономике, но, напротив, привёл к реваншу неолиберальных сил, овладевших инициативой в правительстве. Такой поворот событий был, впрочем, закономерен. Никакой левой или даже центристской альтернативы не было ни в правительстве, ни в низах общества. Гегемония неолибералов остаётся очевидным фактом на политическом уровне, даже если на культурном уровне она поколеблена. И подобная ситуация наблюдается не только в России.
Специфика России, Украины и других постсоветских стран состоит ещё и в том, что социальное государство, разрушаемое неолиберальным наступлением, не является органической частью буржуазной системы. Здесь, конечно, можно сделать оговорку. В известном смысле и на Западе социальное государство представляет собой небуржуазный и некапиталистический элемент в капиталистической системе (так же, как буржуазные институты могли существовать в рамках феодального общества и государства позднего Средневековья и раннего Нового Времени). Но тут есть различие. Даже если институты социального государства современного Запада являются своего рода элементом социализма в капитализме, даже если они своим возникновением обязаны в первую очередь классовой борьбе трудящихся, эти структуры всё равно сложились и выросли внутри капиталистической системы, адаптированы к ней, к соответственному типу социального расслоения, классовых противоречий, экономических отношений и т. д. Напротив, в России и Украине мы имеем сегодня остатки советского социального государства, в значительной мере разложившиеся, отчасти приспособившиеся к новому порядку, но всё равно не связанные с ним органически. Именно это делает конфликт ещё более напряжённым и радикальным. Ведь в Западной Европе капитал может теснить социальное государство по мере того, как меняется соотношение сил, но всё это происходит в рамках позиционной войны, ведущейся внутри общества, более или менее сохраняющего свою целостность. А в наших краях цель капитала состоит не в том, чтобы потеснить эти структуры, а в том, чтобы их разрушить полностью, уничтожить как таковые, ликвидировать чужеродный элемент, не вписывающийся в новую систему. И это по-своему логично. Капитализм вполне естественно стремится уничтожить, скажем, систему образования, построенную таким образом, что она полностью игнорирует классовые различия и присущий буржуазному обществу тип разделения труда. Оно, это всё ещё советское образование, не может даже играть роль полноценного «социального лифта», как в других буржуазных странах, ибо строилось с совершенно иными целями.
Неолиберальная политика вполне логично пытается уничтожить советские институты, но, увы, она органически неспособна создать свои собственные, в духе идей того же Шумпетера. В результате борьба либералов против советского образования на практике оборачивается и не может быть ничем иным, кроме как попыткой уничтожения массового образования вообще, борьба против советской медицины является борьбой против современной системы здравоохранения, а отказ от советской жилищной политики предполагает отсутствие жилищной политики как таковой.
Совершенно ясно, что со своей стороны борьба за сохранение образования, здравоохранения, других социальных и трудовых прав не может быть ничем иным, как борьбой против всего комплекса неолиберальной политики и не может завершиться успехом до тех пор, пока не будет уничтожен как минимум неолиберализм, если и не капитализм вообще. Однако это отнюдь не значит, будто проработку конкретных вопросов мы можем заменить общими антибуржуазными лозунгами и призывами к сопротивлению. Именно потому, что ставки в этой борьбе чрезвычайно высоки, необходим чёткий и детальный анализ ситуации, понимание реальных проблем и противоречий на местах, поиск конкретных отраслевых стратегий, которые могли бы консолидировать различные слои общества вокруг новой радикальной программы, отражающей их потребности и интересы.