И Виталий Куренной, и Борис Кагарлицкий пишут о советской культурной политике как о беспрецедентной попытке воплощения утопии - но не коммунистической, а именно утопии Просвещения. В конечном итоге этот грандиозный проект потерпел неудачу. И активные, и пассивные субъекты культурного строительства - управленцы и народ - не дотянули до идеала, задаваемого амбициозной программой создания Нового Человека.
Заметим в скобках, что обусловленная идейно-методологической основой «надпартийность» и «вневременность» советского Просвещения сделало идеи (как коммунистические, так и обще-гуманистические) не только стержнем массового образования и массовой культуры, но и каркасом жизненных ценностей и ориентаций многих людей в их повседневной жизни. Разумеется, под влиянием обстоятельств эти принципы нарушались, но они зримо, отчётливо для всех существовали в общественном сознании как критерии индивидуального и коллективного поведения, порой даже как альтернативная шкала измерения социального статуса (наравне с карьерой, достатком, профессией и т.п.). Кроме того, эти идеи могли служить аргументом в борьбе за свои принципы даже с партийной бюрократией. Обращение к идеологии, даже в демагогическом варианте, было довольно сильным ходом индивидуальной защиты. Вспоминаю курьёзный случай. Однокурсник моей сестры подрался с оскорбившем его преподавателем, а избежал исключения из университета, заявив: «Я ударил его не как студент преподавателя, а как коммунист коммуниста». Идеологема «в партии нет иерархии, все коммунисты равны» сработала.
Несмотря на пропагандистское сопровождение многих культурных инициатив, советское руководство склонно было рассматривать культуру как более или менее автономную сферу, чьё развитие подчиняется собственной логике. Культура как особая управляемая подсистема нуждалась и в особом управляющем субъекте. О таком уникальном в своём роде субъекте культурного строительства - министерстве Культуры - пишет Руслан Хестанов. «У Советского Союза в области культуры есть один неоспоримый приоритет, - пишет он в своём тексте «Чем собиралась управлять партия, создав министерство культуры СССР», - изобретение государственной культурной политики» (с. 35).
Р. Хестанов поясняет, что этот факт был изумителен: «...вдруг в 1953 году КПСС превращает безграничное и едва ли определённое поле культуры в объект государственного администрирования. Советская бюрократия приступает к разработке нормативов и параметров управ-108 ленческой вертикали, квалификационных требований к специалистам и кадрам, критериев оценки текущего состояния культуры. Затем эта инновация подхватывается другими государствами. «Эфирная» и едва уловимая природа нового объекта правительственной заботы не мешает государственным машинам осваивать новое поле деятельности». Этот факт стал и судьбоносным для культурного строительства: «...учреждение Министерства культуры СССР было актом эмансипации культуры от идеологии. Однако освободившись от идеологии и пропаганды, культура попала в зависимость от механизированного администрирования государства и обрела характеристики массовой культуры» (С. 49).
Информационные, кадровые и художественно-идеологические приёмы воздействия на сферу культуры имели на общество воздействие, по своей силе и последствием гораздо более значимое и долговременное, чем предполагалось при решении конкретной культурной задачи. Но нередко масштабные инициативы с целями радикального преобразования той или иной сферы культуры не справляются с идеологическими времянками, вязнут в бюрократической трясине, становятся жертвами пропагандистских кампаний с неизбежными «перегибами», а то и попросту карьерными устремлениями отдельных управленцев от культуры.
Бытие культуры в качестве сознательно обособленного, но целостного и единого объекта управления обусловили проникновение базовых идей культурной политики - идей Просвещения - во все практики культурного строительства. Эти практики при всём их пропагандистском сопровождении содержали себе элементы всеобщего, сущностного человеческого развития и совершенствования. И потому так часто приносили эффект, далеко выходящий за рамки текущих политических задач, поставленных конкретными руководителями. Именно поэтому целое под названием «культурная политика в СССР» не было безоблачно непротиворечивым, её «всеобщие» компоненты были часто непримиримо противоположны компонентам прагматическим, политически сконструированным в ответ на вызовы времени.