Взволнованная Арбелла спросила, как они думают, что будет. Все единодушно согласились в том, что Матерацци поступают правильно, ничего не предпринимая, потому что рано или поздно Принцепс будет вынужден атаковать. Как бы Кейл ни обдумывал ситуацию, положение Искупителей, к его удовлетворению, представлялось ему безнадежным.
— Кто-нибудь видел Саймона? — спросила Арбелла.
— Должно быть, он с Маршалом, — ответил ИдрисПукке.
Маршал и Саймон в последние дни стали неразлучны.
— Почти как отец и сын, — пошутил Кляйст так, чтобы не слышала Арбелла.
Тем не менее обеспокоенная Арбелла хотела уж было отправить двух слуг поискать брата, когда к ним приблизилась группа из пяти конных воинов. Одним из них был Конн Матерацци. Со дня своей схватки с Кейлом он еще ни разу так близко не подходил к нему.
— Меня послал фельд-генерал Нарцисс проверить, все ли с тобой в порядке.
— Я в полном порядке. Ты не видел моего брата?
— Видел. Думаю, с час назад. Он был в Белой Палатке с тем дергающимся болваном, который ему переводит.
— Ты не имеешь права так отзываться о Коолхаусе. Поищи Саймона и, пожалуйста, проследи, чтобы его доставили сюда. — Арбелла повернулась к слугам и распорядилась, чтобы они отправлялись в Белую Палатку с тем же поручением.
Конн Матерацци первый раз за все это время прямо посмотрел на Кейла:
— Вижу, ты хорошо устроился здесь, в безопасности.
Кейл не ответил. Конн переключил внимание на Кляйста:
— А ты? Если бы у тебя хватало храбрости не только на то, чтобы торчать здесь и предоставлять нам сражаться за тебя, я мог бы найти тебе местечко на передовой.
Кляйст сделал вид, что предложение его заинтересовало:
— Хорошо, — сказал он любезно. — У меня здесь остались кое-какие дела, поезжай вперед, я присоединюсь к тебе через несколько минут.
Конну всегда недоставало чувства юмора, но сейчас даже он понял, что над ним насмехаются.
— Вашим обмазанным елеем друзьям, тем, что стоят вон там, внизу, по крайней мере хватает храбрости сражаться самим. А вы трое только будете стоять здесь и смотреть, как за вас сражаемся мы.
— Какой смысл, имея собаку, лаять самому? — ответил Кляйст так, словно говорил с недоразвитым.
Но поддеть Конна было не так легко, замечание Кляйста не произвело на него ожидаемого впечатления, поскольку его надменность не снисходила до столь ничтожных персон.
— У вас больше причин участвовать в сегодняшнем сражении, чем у любого из нас. Может, вы и считаете, что это забавно, но мне не нужны провокации со стороны какого-то фигляра, чтобы показать вам, что вы на самом деле собой представляете.
Оставив таким образом последнее слово за собой, он развернул лошадь и ускакал. Надо сказать, что все это мало задело Смутного Генри, вовсе не задело Кляйста, зато оставило неприятную царапину в душе Кейла. Его бой с Соломоном Соломоном хоть и окончился победой, но показал ему, что его мастерство зависит от страха, который может прийти и уйти в любой момент. Какой же толк в таком даре, если его легко лишиться от паники?
В глубине души Кейл знал: тем, что держало его сейчас на вершине холма, было, конечно, и то, что это, строго говоря, была не его битва, и то, что он был обязан по долгу и по любви защищать Арбеллу Матерацци, но также и воспоминание о дрожи и подгибающихся ногах, о растекающихся внутренностях, то есть страх обнаружить свою трусость и слабость.
Случился на вершине холма Силбери и еще один посетитель, да такой, что его появление произвело большой переполох среди собравшихся там важных персон. Хотя к подножию он прибыл в карете, на холм его внесли в закрытом со всех сторон паланкине, в каких дамы Матерацци путешествуют по слишком узким улицам старейшей части города, где карета не проходит. Восемь мужчин, задыхающихся от тяжести и крутизны подъема, несли паланкин, еще десять охраняли его.
— Что это? — спросил Кейл ИдрисаПукке.
— Да-а. Не могу сказать, что меня легко удивить, но это удивительно.
— Это ковчег завета?
— Спустись на землю. Если сам дьявол мог бы стать одержим бесами, то он принял бы обличье этого существа. Это Китти Заяц.
На Кейла это произвело должное впечатление, с минуту он молчал, потом, переведя взгляд на десяток охранников Китти Зайца, сказал:
— Похоже, они свое дело знают.
— Не сомневайся. Бессловесные наемники. Должно быть, стоят по шиллингу на брата, а то и по два.
— А что он здесь делает? Я думал, что о нем все слышали, но никто его никогда не видел.
— Шути-шути. Попробуй перейти Китти дорогу — сразу увидишь. Возможно, он приехал проследить за своими инвестициями. Кроме того, сегодня есть шанс, ничем не рискуя, посмотреть, как делается история.
В этот момент дверца паланкина открылась, и из него вышел невзрачный на вид человек. Кейл разочарованно присвистнул.
— Это не Китти, — сказал ИдрисПукке.
— Слава богу. Больше похож на Вельзевула.
— Я иногда забываю, что ты еще ребенок. Если тебе когда-нибудь доведется повстречаться с этим, — ИдрисПукке жестом указал на человека, вышедшего из паланкина, — не забудь, господин Молокосос, немедленно припомнить, что у тебя неотложная встреча в каком-нибудь другом месте.
— Ой, как ты меня напугал.
— Самоуверенный петушок, да? Это Дэниел Кэдбери. Найди в Общем словаре доктора Джонсона слово «прихвостень», и ты найдешь там его имя. Найди также слова «ассасин», «убийца» и «конокрад». Обаяшка, правда? Такой услужливый, что, кажется, он готов и собственную задницу тебе одолжить, а сам будет срать через уши.
Пока Кейл озадаченно обдумывал это интересное предположение, Кэдбери с улыбкой направился к ним.
— Сколько зим, сколько лет, ИдрисПукке! Ты все еще при деле?
— Привет, Кэдбери. Завернул по дороге придушить какого-нибудь сироту?
Кэдбери улыбнулся, дав понять, что оценил ехидство ИдрисаПукке, и с высоты своего большого роста одобрительно посмотрел на Кейла.
— Он остряк, твой друг, не правда ли? А ты, должно быть, Кейл, — добавил он тоном, подразумевающим, что имя Кейл кое-что значит. — Я был в Красной Опере, когда ты пустил в расход Соломона Соломона. Отлично вышло. Это было нечто, молодой человек, просто нечто! Надо нам как-нибудь вместе пообедать, когда закончатся все эти неприятности. — И с поклоном, выражавшим уважение, но уважение равного, тоже заслуживающего уважения, он развернулся и пошел обратно к паланкину.
— Он очень мил, — сказал Кейл, чтобы поддразнить ИдрисаПукке.
— И останется таковым до того момента, когда от него потребуется — к величайшему для него сожалению — перерезать тебе глотку.
Смутный Генри что-то крикнул. В рядах Искупителей началось движение. Строем глубиной в десять шеренг шесть тысяч лучников и тысяча девятьсот тяжеловооруженных пехотинцев медленно двинулись вперед. Пройдя ярдов пятьдесят, они остановились на краю вспаханного поля, которое простиралось вплоть до позиций Матерацци, и передняя шеренга опустилась на колени.
— Черт, что это они удумали? — насторожился ИдрисПукке.
— Они едят землю, — объяснил Кейл, — чтобы напомнить себе, что они грязь и в грязь возвратятся.
После этого первая шеренга поднялась с колен и вступила на пашню. Следующая за ней продвинулась вперед, встала на колени, каждый взял в рот землю, и вторая шеренга последовала за первой. И так далее. Не прошло и пяти минут, как вся армия Искупителей, нестройными рядами, почти прогулочным шагом, не в ногу, уже двигалась по рыхлой пашне. Воинам Матерацци и наблюдателям на холме Силбери оставалось только ждать и следить за ходом событий.
— Когда же они наберут темп для броска? — спросил ИдрисПукке.