«Терем Харт рем ир Эстравен, лорд Эстра в Карме, этим указом лишается своего титула и места в ассамблее королевства и приговаривается к изгнанию из королевства и всех домейнов Кархида. Если через три дня он окажется в королевстве или любом из домейнов или если он впоследствии вернется в Кархид, любой подданный обязан предать его смерти без всякого судебного разбирательства. Ни один подданный Кархида не должен разговаривать с Хартом рем ир Эстравеном, впускать его в свой дом или на свою землю под угрозой тюремного заключения. Ни один подданный Кархида не должен давать Харту рем ир Эстравену взаймы деньги или вещи и не должен возвращать взятые в долг вещи или деньги под угрозой тюремного заключения и штрафа. Да знают все подданные Кархида, что преступление, за которое Харт рем ир Эстравен осужден на изгнание, есть предательство: он открыто, под предлогом верной службы королю, вел дело к тому, чтобы уничтожить независимость Кархида и подчинить его чужой власти. Он хотел, чтобы Кархид стал подчиненным и зависимым членом некоего Союза народов, утверждал, что подобный Союз существует, хотел ослабить власть короля в Кархиде с выгодой для настоящих и будущих врагов королевства. Одгир из Тува, восьмой час, дворец в Эрхенранге. Аргавен Харт».
Приказ был напечатан и расклеен на воротах города и верстовых столбах, читался он по одному такому экземпляру.
Первый мой импульс был прост. Я выключил радио, как будто оно обвиняло меня и заторопился к двери. Тут я, конечно, остановился и вернулся к столу у очага. Спокойствия и решительности как не бывало, и мне захотелось открыть сумку, достать ансибл и послать срочное сообщение. Но я подавил и этот импульс, он был еще глупее первого. К счастью, у меня не оказалось времени для следующих импульсов. Двойная дверь в дальнем конце приемной открылась, появился чиновник:
— Дженри Ай!
Меня зовут Дженли, но кархидцы не произносят звука «л». Он впустил меня в красный зал, где находился Аргавен XV.
Красный зал королевского дома — огромная, высокая и длинная комната. До очага полмили. До снабженного стропилами и увешанного пыльными знаменами потолка тоже полмили. Узкие разрезы окон в толстых стенах. Света мало, тусклая полутьма. Мои новые сапоги стучали. Я шел к королю по длинному залу.
В зале было три очага. Перед центральным, самым большим из них, на низком широком помосте или платформе стоял Аргавен — низкорослый, очень прямой и смуглый. На его темной фигуре не было никаких знаков отличия, кроме золотого кольца на пальце.
Я остановился у края помоста и, как мне было сказано, молчал.
— Поднимитесь, господин Ай. Садитесь.
Я повиновался, сев в правое от очага кресло. Всему этому меня обучили. Аргавен не садился. Он стоял в десяти футах от меня у ревущего яркого пламени. Наконец он сказал:
— Говорите, господин Ай, то, что собирались сказать. Мне передали, вы принесли какое-то сообщение.
Лицо его покраснело от жара. Оно было плоское и грубое, как луна, тусклая коричневато-красная луна Зимы. Аргавен был менее похож на короля и мужчину, чем на расстоянии среди придворных. Голос у него был тонкий, а безумная голова высокомерно поднята.
— Ваше Величество, все, что я знал, вылетело у меня из головы. Я только что узнал об опале Эстравена.
Аргавен улыбнулся. Он резко рассмеялся, как разгневанная женщина, делающая вид, что ей забавно.
— Будь проклят этот гордец, позер, лжесвидетель и изменник! Вы с ним ужинали вчера вечером? И он вам говорил, какой он могущественный, как он правит королем, как легко пойдут ваши дела теперь, когда он со мной поговорил о вас, да? Он говорил вам так, господин Ай?
Я колебался.
— Я скажу вам, что он говорил мне о вас, если вам интересно это услышать. Он советовал мне отказать вам в аудиенции, заставить вас ждать, может быть, выслать вас в Оргорейн или на острова. Все эти полмесяца он твердил мне, будь проклята его дерзость! Это он выслан теперь в Оргорейн. Ха-ха-ха!
Снова резкий, фальшивый хохот. Смеясь, он хлопнул в ладоши, немедленно среди занавесей в конце помоста появились стражники. Аргавен фыркнул на них, те исчезли. Все еще смеясь и фыркая, Аргавен подошел ближе и уставился на меня. Темные зрачки его глаз слегка отливали оранжевым. Я испугался его гораздо больше, чем ожидал.
Я не видел иного выхода из этих несуразностей, кроме искренности.
— Могу лишь спросить вас, государь, считаюсь ли я причастным к преступлению Эстравена?
— Вы? Нет.
Он еще пристальней посмотрел на меня.
— Не знаю, господин Ай, что вы за дьявол: сексуальный урод, искусственно созданное чудовище или посетитель из домейна Неба, но вы не предатель, вы были лишь орудием предателя. Я не наказываю орудия. Они причиняют вред только в руках плохого рабочего. Позвольте мне дать вам совет.
Аргавен сказал это подчеркнуто и с явным удовлетворением, и тотчас мне пришло в голову, что за два года никто не давал мне советов. На вопросы отвечали, но никогда не пытались советовать. Даже Эстравен, явно старавшийся помочь мне. Это, видимо, имело какое-то отношение к шифгретору.
— Не давайте другим использовать вас, господин Ай, — вещал король. — И держитесь подальше от фракций. Говорите собственные слова, совершайте собственные поступки и никому не верьте. Поняли? Никому. Будь проклят этот лживый, хладнокровный предатель. Я ему верил, я надел серебряную цепь на его проклятую шею. Хотел бы я повесить его на той же цепи. Никогда я не доверял ему. Никогда. Никому не доверяйте. Пусть он сдохнет в помойных ямах Мцинори, выпрашивая подаяние, пусть сожгут его кишки.
Король Аргавен затрясся, задыхаясь, схватившись за грудь, и повернулся ко мне спиной. Он пинал большое полено в очаге, пока из него не полетели искры. Он принялся гасить его руками.
Не оборачиваясь, он заговорил резким и болезненным тоном:
— Говорите, господин Ай.
— Могу ли я задать вопрос, государь?
— Да.
Он глядел на огонь, раскачиваясь с ноги на ногу. Я обращался к его спине.
— Верите ли вы в то, что я говорю о себе?
— По приказу Эстравена врачи посылали мне бесконечные записи о вас. Еще больше докладов инженеров о вашем корабле. Все они могут быть лжецами, но все они утверждают, что вы не нашей породы. Так кто же вы?
— Существуют и другие, подобные мне. А я представитель…
— Этого союза, этой власти, да, очень хорошо. Зачем они послали сюда вас, чего они хотят от меня?
Хотя Аргавен мог быть и безумным, и не очень проницательным, но у него была долгая практика в уклонениях, вызовах, риторических тонкостях, используемых в разговорах с теми, чья главная цель жизни заключается в достижении и укреплении отношений инфрегатора на высшем уровне.
Хотя многие тонкости этих отношений были не ясны мне, я знал о том, какие словесные дуэли могут возникать на этой основе. Я не собирался спорить с Аргавеном, я хотел общаться с ним.
— Я не делаю из этого тайны, государь. Экумен хочет союза с народами Гетена.
— Зачем?
— Материальная выгода. Увеличение знаний. Расширение поля разумной жизни. Обогащение гармонии и большая слава бога. Приключения. Радость.
Я не говорил языком, которым пользуются те, кто правит людьми: короли, завоеватели, диктаторы, полководцы. На их языке нет ответа на вопрос короля. Аргавен неподвижно и угрюмо продолжал смотреть в огонь.
— Как велико королевство в небе, этот Экумен?
— В сфере Экумена находятся восемьдесят три обитаемые планеты, а они содержат около трех тысяч народов и антропологических групп.
— Три тысячи? Понятно. А теперь скажи мне, что мы здесь можем иметь общего с тысячами чудищ, живущих в небе?
Он снова повернулся ко мне. Он продолжал дуэль, задавал риторические вопросы, он почти шутил. Но ему было не до шуток. Эстравен предупреждал меня: он был обеспокоен, встревожен.
— Три тысячи наций в восьмидесяти трех мирах, государь. Но ближайший находится в семнадцати годах пути от Гетена на кораблях, которые летят со скоростью света. Если вы считаете, что Гетен может быть вовлечен в пограничные конфликты с соседями, подумайте о разделяющем вас расстоянии. Через такое расстояние всякий набег теряет разумность.