Выбрать главу

Перекусив на острове, я к тому времени, когда гонг на Башне Ремми пробил Четвертый Час, был во Дворце, готовясь к ужину. Кархидцы плотно едят четыре раза в день — завтрак, ленч, обед и ужин — не считая того, что в перерывах они все время что-то грызут и жуют. На Зиме нет крупных животных, мясо которых можно пускать в пищу, и нет молочных продуктов, таких, как сыр, масло или молоко; единственная белковая пища, богатая углеводами — это разнообразные яйца, рыба, орехи и хайнское зерно. Диета низкокалорийна для такого сурового климата, и поэтому приходится есть достаточно часто. Мне пришлось приучиться перекусывать буквально каждые несколько минут. И прошло не меньше года, прежде чем я понял, что геттениане испытывают не столько постоянную жадность к еде, сколько непреходящее чувство голода.

По-прежнему падал снег, пелену которого прорезали легкие весенние молнии, что было куда приятнее, чем бесконечный дождь. Я шел к Дворцу и предстал перед ним в тихих сумерках снегопада, заблудившись лишь один раз. Дворец Эренранга представлял собой целый внутренний город: обнесенное стеной скопище дворцов, башен, садов, двориков, монастырей, крытых мостиков, открытых, заглубленных в землю проходов, рощ и голубятен — продукт паранойи, властвовавшей здесь неисчислимое количество лет. Над всем этим сплетением поднимались мрачные, красные, отшлифованные стены Королевского Дома, в пределах которого не мог обитать никто, кроме самого Короля. Все остальные: слуги, лорды, министры, парламентарии, стража и все прочие проводили ночи в других дворцах или фортах, или в каких-то бараках, или домах вне периметра стен. Домом Эстравена, знаком высшего королевского благоволения, было Красное Угловое Жилище, возведенное 440 лет назад Хармесом, возлюбленным кеммерингом Эмрана III, чья красота прославляется до сих пор и кто был похищен, искалечен и возвращен помешанным дурачком наемниками Внутренних Земель. Эмран III умер через сорок лет, не переставая пылать жаждой мести к своей несчастной земле: Эмран Несчастный. История эта была столь древней, что трагизм ее поблек и осыпался, и только какая-то атмосфера бесконечной верности и меланхолии чувствовалась в древней кладке и тихих тенях этого дома. Обнесенный стеной садик был невелик, и деревья серем склонялись над выложенным камнем бассейном. В слабом свете, падавшем из окон дома, я видел, как падают тяжелые теплые хлопья снега и как опускаются с деревьев в темную воду бассейна белые пушинки. Эстравен с непокрытой головой и без плаща, стоял, ожидая меня на холоде и рассеянно наблюдая за странным смешением в вечерней мгле снега и семян. Тихим голосом поприветствовав меня, он ввел меня в дом. Других гостей не было.

Я удивился этому, но так как мы сразу же пошли к столу, о делах во время еды не могло быть и речи; кроме того, мое удивление переключилось на пищу, которая была восхитительной, даже твердые земляные яблоки под руками повара превратились в нечто неописуемое. После ужина, сев у огня, мы отдали должное горячему пиву. В мире, где непременной принадлежностью сервировки является небольшое приспособление, которым вы разбиваете в вашем бокале лед, что образуется между двумя переменами блюд, горячее пиво было вещью, которую вы могли оценить по достоинству.

За столом Эстравен был полон дружелюбия; теперь, сидя по другую сторону очага, он стал молчалив и тих. Хотя я был на Зиме уже примерно два года, я все же был далек от умения смотреть на обитателей этой планеты их собственными глазами. Я пытался, но все мои усилия привели к тому, что первым делом я пытался увидеть в геттенианах мужчин или женщин, что было совершенно несущественно для них, хотя так важно для меня. Прихлебывая пахнущее дымком пиво, я думал, что поведение Эстравена за столом, скорее, было бы присуще женщине, с ее очарованием, тактом, с ее ловкостью и изысканностью. Не в этой ли мягкой женственности его поведения кроется причина того, что я недолюбливал его и не доверял ему? Может быть, именно потому, что я не мог думать об этом смуглом, ироничном, влиятельном существе, сидящем в отблесках камина рядом со мной, как о женщине и, воспринимая его как мужчину, я ощущал какой-то обман, фальшь: но было ли тому виной в самом деле его поведение или мое отношение к нему? Его голос был мягок и порой звучен, но неглубок, его с трудом можно было счесть голосом мужчины, и еще меньше он походил на голос женщины… но что он произносил?