Мэтью все еще плохо владел испанским, но прекрасно понимал, что это значит «единственный выживший».
— Exactamente![45] — воскликнул Профессор, заметив осознание в его глазах.
Мэтью допил воду. Он подошел к маленькому овальному зеркалу на стене и вгляделся в отражение молодого человека с грязным лицом, отросшей бородой, копной спутанных черных волос и холодными серыми глазами в фиолетовых впадинах. Он выглядел так, будто и сам подвергся пыткам, хотя все его мучения были мысленными. Его взгляд переместился на деревянное распятие, висевшее на стене рядом с зеркалом.
Как там говорила Камилла? Валериани сказал Марсу Скараманге, что зеркало можно было разбить только…
— У вас есть железное распятие? — спросил Мэтью.
— Железное? Нет, только то, что вы видите, — ответил священник. — В церкви есть крест Господень побольше, но тоже вырезанный из кизила.
Фэлл издал резкий смешок.
— Что ты собираешься делать? Размахивать крестом перед Скарамангами и надеяться, что они падут к твоим ногам? Они попадают со смеху, прежде чем сдерут с тебя кожу живьем.
— Заткнитесь! — рявкнул Мэтью, и услышал в собственном голосе интонации, свойственные Джулиану Девейну.
Джулиан — самопровозглашенный «плохой человек» — сказал ему тогда, в деревне, после убийства Файрбоу: «Будем надеяться, что-то плохое тебе передалось. Оно понадобится тебе в твоем будущем деле».
И, даже глядя на распятие на стене перед собой, Мэтью решил, что убьет Оттавио Менегетти, если не сможет получить информацию о том, куда забрали Хадсона и Камиллу.
Более того. Он сделает это медленно.
— Я могу что-нибудь еще сделать для вас? — спросил Арканджело. — У меня есть деньги в банке на полке. Их немного, но вы можете взять их.
— Мне нужно немного, — признался Мэтью, — но я не возьму все. — Он отвернулся от зеркала и креста. — Есть место, где я могу помыться и побриться? И найти хотя бы чистую рубашку?
— В задней комнате есть ванна, которую я могу наполнить водой, и у меня есть мыло. Я могу найти для вас рубашку. Но, к сожалению, ни у Трователло, ни у меня нет необходимости в бритве.
— Хорошо. Этого вполне достаточно.
— Значит, вы отправитесь за своими друзьями?
— Да.
— Insani[46], — прошептал Фэлл, но замолчал, увидев, как глаза Мэтью прожигают в нем дыры.
— Уверены, что я больше ничего не могу для вас сделать?
— Вы с Трователло и так оказали нам огромную услугу. Вы спасли нам жизнь и дали нам… мне цель. Мы уйдем после того, как я приведу себя в порядок. Я сделаю это быстро, если вы дадите мне рубашку. Профессору ничего не нужно.
Они съели немного сушеной говядины и страшных на вкус сушеных сардин, немного яблок и инжира из оставшихся запасов в повозке мертвых солдат, и Мэтью захотелось горячей еды, но он знал, что времени осталось совсем немного. Он подошел к священнику с повязкой на глазу и твердо положил руку ему на плечо.
— Вы хорошо заботитесь о Трователло. Уверен, он благодарен вам за это. Не бросайте его.
— Будьте уверены, я не оставлю его.
— Спасибо вам за все. Прошу, помолитесь за меня. Профессор, если вы сейчас откроете рот, клянусь, я оторву вашу чертову голову, и мне плевать, сколько вам лет. — Он сказал это, даже не поворачиваясь к старику, затем снова обратился к Арканджело. — Я желаю всего наилучшего вам и вашему другу. — Он улыбнулся настолько широко, насколько мог. — Я никогда вас не забуду.
— И я вас, сын мой, — ответил он, и Мэтью невольно беззвучно заплакал. Он ничего не мог с этим поделать, потому что камни крепости надежды, которую он строил, внезапно треснули, и все сооружение грозило рухнуть.
Он сомневался, что Хадсона и Камиллу можно спасти. Знал, что, возможно, умрет, и никогда больше не увидит Берри. Никогда не сыграет с нею свадьбу, никогда не вернется в Нью-Йорк, никогда не проживет счастливую жизнь…
… не проживет никакую жизнь.
Но он не мог просто бросить все и сбежать.
Не мог.
Его разум требовал сделать именно это. Подняться на борт корабля в Альгеро и сочинить для Сантьяго любую ложь о зеркале.
Сможет ли он жить с этим и создать счастливую жизнь для Берри?
Нет.
Жребий был брошен. Он знал, что не может отступить от того, что должен был сделать.