По дороге на паром пожилая женщина, которой пришлось поспешно перебегать дорогу перед ними, бросила недоеденное яблоко в обидчиков, и оно ударилось о борт кареты рядом с Профессором.
Когда они подоспели к пирсу парома, Мэтью с огорчением увидел, что огни мигают примерно в середине залива. Он приближался или удалялся? Из-за усиливающегося ветра вода вздыбилась белыми бурунами и пеной, и казалось, что парому приходится нелегко: паруса то надувались, то хлопали.
— Он приближается, — заметил Фэлл. — Но сможет ли он совершить еще один рейс или нет…
— Мы это выясним.
Мэтью достал мешочек с золотыми монетами Менегетти и сел, ожидая, пока фонари и судно приблизятся к причалу. Трое всадников и повозка с тюками сена высадились на берег. Все, включая лошадей, выглядели озадаченными. Увидев Мэтью и Профессора в карете, длиннобородый капитан замахал руками и крикнул, перекрикивая ветер:
— Niente più! Niente più![50] — что явно означало «больше никаких переправ».
Он передумал, когда увидел блеск золотой монеты, которую предлагал Мэтью.
Niente più.
Он взял двоих.
Мэтью направил упряжку, которая по понятным причинам не хотела ехать, на качающийся паром. Колеса кареты были привязаны к колышкам, прибитым к фальшбортам по правому и левому борту, канаты были сброшены, потому что молодой англичанин и мулат с янтарными глазами были единственными дураками в этом последнем путешествии.
Паруса поймали сильный, но непостоянный ветер, и Профессор Фэлл вцепился в поручень побелевшими от напряжения пальцами. Когда пена хлынула через нос парома, судно накренилось, повернулось, накренилось снова, вздыбилось и закачалось. Лошади с трудом удерживали равновесие, а капитан с длинной бородой, который считал себя повелителем волн и теперь был богаче царя Мидаса, стоял у штурвала и распевал какую-то итальянскую морскую песенку.
Мэтью сунул руку в карман и сжал черный ключ.
Скоро. Уже скоро.
Глава двадцать третья
— Колонии? Я много о них слышал. Я бы с удовольствием их посетил, но долгие морские путешествия — не моя стихия. Или как бы вы, англичане, сказали? Не моя чашка чая?
— Ненавижу чай, — буркнул Хадсон.
— Похоже, ты и дорогое вино не жалуешь. — Марс Скараманга кивнул через стол на полный серебряный кубок, стоявший рядом с обеденной тарелкой Хадсона. — Итак, ты не ответил на мой вопрос. Я спросил, чем ты занимаешься. А ты просто сказал: «Я работаю в колониях».
Хадсон ковырял вилкой в тарелке с жареной свининой, белой фасолью и капустой, заправленной уксусом.
— Я живу своим умом, — сказал он, предвидя язвительное замечание. И оно, разумеется, последовало.
— Боже, должно быть, ты чертовски беден!
Венера ответила слабой улыбкой, переведя мрачный проницательный взгляд с крупного англичанина на стройную испанскую охотницу на ведьм, сидевшую слева от него. На столе, среди серебряных и золотых тарелок с едой, горели два золотых канделябра, а над столом висела еще одна люстра с десятью свечами. У стены позади англичанина маячил Лоренцо с ножом на поясе с одной стороны и пистолетом в кобуре с другой. За женщиной стоял Пагани, так же вооруженный, а у полированной дубовой двери столовой притаился третий широкоплечий телохранитель по имени Греко с рапирой в ножнах и ножом, продемонстрированное лезвие которого было похоже на пилу.
— Я справляюсь, — ответил Хадсон, и Марс поднял свой кубок, словно в насмешливом тосте.
После тяжелого путешествия Хадсона и Камиллу выволокли из повозки, отвели наверх и втолкнули в спальню, которая, несомненно, была самой роскошной тюремной камерой из возможных. Мягкие кожаные кресла, диван, темно-синий ковер и кровать с голубым балдахином, на которой могли запросто уместиться четыре человека. Камилле развязали запястья, как и Хадсону. Во время путешествия его связали второй раз, зачем-то обвязав ему шею так, чтобы соединить путами голову и руки. Поэтому всю дорогу ему пришлось ехать, согнувшись. Кроме того, с него сняли сапоги, а в рот затолкали кусок мешковины. Заключительным оскорбительным аккордом Пагани дал ему пощечину.
Хадсон осмотрелся и быстро заметил, что в прекрасно обставленной спальне не было ни окна, ни чего-то подходящего, что можно было бы использовать в качестве оружия. Во всяком случае, достаточно дельного, чтобы противопоставить его кремниевому пистолету.