— Ну папа!
Тристин негодующе посмотрел на свою дочь. Его взгляд был так холоден, что по спине Ли от страха пробежали мурашки.
Она вспомнила о своем отце и о том, как строго он относился к правилам и какие высокие предъявлял требования. Ничего меньшего от бывшего морпеха, ставшего копом, и ожидать было нельзя. Но он никогда ее не пугал. Даже когда повышал голос, что случалось очень редко, она никогда не чувствовала с его стороны угрозы. По крайней мере, по отношению к ней.
Мира посмотрела на отца так же пристально, как он.
Ли вытянула под столом ногу и легонько толкнула ногу кузины. И улыбнулась ей той же улыбкой с ноткой гордости, с какой улыбалась портрету Коринны, как бы давая Мире понять, что та немного перегнула из-за нее палку с Тристином.
Губы Миры задрожали. Она попыталась сдержать зарождающийся смех, но ее тело отказалось слушаться и затряслось. Мира сдалась и расхохоталась.
Глаза Тристина, застигнутого врасплох, расширились от удивления.
— Вы только посмотрите на нее, — в возмущении произнесла Пег.
У Ли вырвался еле слышный смешок. Испугавшись его внезапности, она подавила его, сжав зубы.
— У меня был слишком долгий день, — сказала она. — Если никто не против, я, наверное, пойду прилягу.
— Так рано? — спросила Мира и тут же добавила: — Пожалуй, день у тебя и правда был непростой. Ничего, если я попозже зайду тебя проведать?
Еще пару часов назад Ли предположила бы, что Мира просто боится, что новоиспеченная родственница совершит какую-нибудь глупость. Эта мысль посетила ее и сейчас, но, пусть она и знала Миру всего ничего, не похоже было, что беспокоится она из-за этого. Мира боялась не того, что Ли может что-то с собой сделать, а того, что ей может что-нибудь понадобиться.
Мрачность Ли слегка развеялась.
— Я буду только рада.
Ли извинилась, вышла из-за стола и прошла на кухню, в которой, как сказала ей Мира, находился лифт. Его поставили в начале двадцатого века, когда один из членов семьи не смог больше подниматься по лестнице. Ли не запомнила, какому именно предку понадобился лифт, и не уточнила, почему он утратил способность ходить.
Как и все вещи в доме, лифт был предметом старины: прежде чем поехать, нужно было закрыть специальную решетку. Ли нажала на медную кнопку с вытисненной на ней цифрой 2 и дернулась, когда эта шаткая конструкция пришла в движение.
Чем выше поднимался лифт, тем сильнее нарастало в ней чувство одиночества. Вручную открыв решетку, она бросилась в свою комнату и бегом поднялась по лестнице, на ходу стягивая одежду. Рухнув на кровать, она разрыдалась и продолжала плакать, пока наконец не погрузилась в беспокойный сон.
В подсознании Ли, как в бульоне, варились грусть и одиночество. Не было ничего хуже этого чувства покинутости. Ей казалось, будто она одна в целом свете. Будто во всей вселенной больше никого не существует.
Ее разум охватило отчаяние, и он стал показывать ей отвратительные кошмары. Оказавшись в ловушке одного из ужасающих черных снов, Ли чувствовала, будто плавает в сиропе бескрайней пустоты. Вокруг нее шныряли смутные темные тени, от которых не получалось увернуться. Одни были твердые, как гранит, а другие — липкие, как опаленный маршмеллоу. Иногда они обрушивались на нее сверху, будто плохо уложенные покрышки, и грозились ее раздавить. Ли вздрагивала и металась.
Вдруг во сне она заметила сбоку слабый синий свет. Изо всех сил она попыталась повернуться к нему, но, как только ей это удалось, он исчез и снова появился с другой стороны, на периферии ее зрения.
Тихий и робкий голосок прошептал:
— Ты в порядке?
По телу Ли пробежал озноб. И во сне, и в реальности она свернулась в клубок и задрожала.
— Ты в порядке? — повторил голосок.
Ли показалось, будто она начинает тонуть, и она застонала.
Синий свет вдруг стал отвратительно кислотно-фиолетовым. Низкий гневный голос громогласно прорычал:
— Ты в порядке?
Ли резко поднялась. Сердце ее бешено колотилось, воздуха не хватало, все тело было покрыто мурашками.
— Ли?
На краю ее кровати сидела Мира.
— Ли, ты в порядке?
— Все… все хорошо. Просто приснился сон.
— Не похоже, что это был просто сон, — это был кошмар, — ответила Мира. — Хочешь рассказать мне, пока не забыла? Я всегда забываю свои сны, если не запишу их, как только проснусь.
— Ты записываешь свои сны?