Я вздрагиваю. Каждое напоминание о том, что это не просто необычные выходные, а репетиция новой реальной жизни, застает меня врасплох. Эти люди, места, странное чувство свободы…
Возле машины Эбби Кейтлин обнимает нас еще раз.
– Не пропадайте, хорошо?
Когда вещи загружены в багажник, она уходит, оставляя меня наедине с Эбби. Я мнусь у задних дверей и наконец спрашиваю:
– Хочешь, я сяду за руль?
– Да нет, не нужно. – Она замолкает, явно сомневаясь. – Если, конечно, ты сама не хочешь.
– Мне все равно.
Она продолжает на меня смотреть.
– Эбби, мне правда все равно.
– Ладно. – Она медленно кивает, потом едва заметно улыбается. – Я поведу. Ты отдыхай.
Я устраиваюсь на пассажирском сиденье и включаю музыку; Эбби выруливает на шоссе. Сегодня у нас точно подборка имени вселенской скорби: Ник Дрейк, Driftwood Scarecrow и Суфьян Стивенс. Мы молчим уже почти двадцать минут. Эбби явно мучается: то открывает, то закрывает рот, стреляет глазами в мою сторону. Не думаю, что она вообще способна молчать.
Мы еще не успеваем выехать из Уоткинсвилля, а она уже срывается:
– Так что, ты пойдешь в группу Евы?
– Наверное, нет.
– Серьезно? – Она вскидывает брови. – Почему?
– Барабанщица из меня так себе.
– Ты шутишь, да?
– И у меня нет собственной установки.
– Так купишь!
– Она мне не по карману.
– Сколько она может стоить? – Эбби сжимает руль.
– Не знаю. Пару сотен долларов.
– Так, может, тебе найти работу? – Она тут же морщится. – Фу, прозвучало ужасно покровительственно, я не имела ничего такого в виду.
– Не страшно. – Я качаю головой. – Но у меня машины нет, так что…
– Может, в следующем году? Мы же будем жить так близко к центру Афин, да и в кампусе наверняка найдется что-то. Я хочу куда-нибудь устроиться.
– Может. – Я отворачиваюсь к окну.
– Или, – говорит она совершенно другим голосом, – ты могла бы зарабатывать на своих рисунках.
– Это вряд ли.
– Я не шучу. Ты не думала выложить их в интернет и посмотреть, что получится?
– Эбби, я и так их выкладываю.
– У тебя есть блог с артами?
– Могу прислать ссылку, если хочешь.
– Хочу. – Она широко улыбается. – Это же великолепно.
– Там в основном фандомные штуки. Я не пытаюсь на них зарабатывать.
На мгновение повисает тишина, потом Эбби спрашивает:
– А что насчет комишек? Рисунков на заказ?
Забавно, ведь я об этом думала. Иногда меня даже спрашивали про заказы в личных сообщениях. Но мне и в голову не приходило заняться этим всерьез. Трудно представить, что кто-то посмотрит на мою мазню и решит за нее заплатить.
– Еще можно было бы открыть свой онлайн-магазин. – Эбби снова косится на меня. – Ты могла бы загружать макеты с рисунками, а посетители покупали бы их для печати на телефонные чехлы или еще для чего-нибудь.
– М-м-м…
– Я правда думаю, что на этом можно было бы прилично заработать. И купить на эти деньги барабанную установку. Было бы чудесно.
– Не понимаю, почему тебя это вообще беспокоит.
– Потому что… – Она сникает, а я одергиваю себя. Какая же я все-таки вредина, она ведь пытается помочь, причем эти предложения имеют смысл. Разве не здорово было бы получать деньги за рисунки? Покупать наконец-то что-то для себя. Помогать маме после выпуска из школы. Я не против ее идей, я просто веду себя как последняя скотина.
Все через жопу, знаю. Но такие уж мы.
21
Первое, что я вижу, вернувшись домой, – это пакет из магазина одежды на кровати. Желтое платье. Мне даже внутрь заглядывать не нужно, я и так это знаю. Стоит все-таки его увидеть, как у меня сводит внутренности.
Поэтому я звоню маме по видеосвязи.
– Какого черта?
– Ого. Не совсем та реакция, на которую я рассчитывала.
– Мы не можем себе этого позволить. – У меня горят щеки. – Я его верну.
– Лиа!
– Нельзя потратить двести пятьдесят долларов…
– Во-первых, оно стоило не двести пятьдесят, – перебивает она меня. – Я взяла его на распродаже.
– Не верю.
Она вскидывает руки.
– Напрасно. На него была десятипроцентная скидка, еще пятнадцать процентов мне скинули за то, что я подписалась на их рассылку.
– Все равно получается почти две сотни.
– Тебя не должно это беспокоить.
– Да как это может меня не беспокоить? – У меня снова комок подступает к горлу, и это уже даже не смешно: я ведь не плакса, но все равно полжизни провожу, пытаясь сдержать слезы.