Трясущими руками подняла упавшее на пол письмо, снова перечитывая абзац об Арисе.
— Нет. Я не могу…дьявол, я не могу отдать им его. Его убьют. Ему устроят показательную казнь, как убийце и повстанцу. Но я, скорее, сдохну, чем они получат моего мужчину.
— Нет. Я поговорю с ним. Я расскажу ему обо всём. Покажу это письмо, поведаю об Арказаре, о тех клешнях, в которые они взяли нашу Цитадель, оставив один путь к спасению. Тот, который для меня должен стать дорогой на эшафот. У меня есть срок. Два дня. Подонок дал мне два дня на обдумывание. Мы придумаем что-нибудь. Мы обязательно придумаем с Арисом. Я соглашусь. Соглашусь на все условия эльфов, и когда мы доедем до них, я захвачу в плен этого заносчивого мерзавца и заставлю расплатиться за ошибки своей голубой кровью. Мы нападём на войско Барата, приставив кинжал к его белой холеной шее, и я лично буду удерживать лезвие у его глотки столько, сколько потребуется, пока негодяй не согласится вывести свои войска из города.
Вот только у другой заносчивой твари, судьбы, оказались совершенно другие планы. Уже вечером того же дня Лиат смеялась словно обезумевшая над собственной наивностью и глупостью. Над тем, какой же всё-таки оказалась идиоткой.
Запах кожи Ариса, измененный, смешанный с ароматом его крови, окутывает, мешает думать, вызывая желание стряхнуть из мыслей это давящее желание развернуться и метнуть кинжал в Барата, стоящего за моей спиной. Продолжать смотреть в его глаза, наполненные яростью и откровенным презрением, с удивлением обнаруживая, что он не видит. Он не видит засохшую кровь, залившую мое лицо. Не видит, что истекает кровью сейчас не один. Да, а разве он должен, Лиат? Разве ты не убедилась, что была в его руках лишь способом вырваться на волю. Не более того. Но ведь он и не обещал никогда большего. А всё, что ты придумала, теперь твоя проблема. Теперь твой собственный кошмар, который будет преследовать тебя всю жизнь. Потому что ни он не простит тебе совершенной измены, ни ты ему — несостоявшейся.
Потому что вечером того же дня Эйнстрем притащил связанным одного из тяжело раненных гладиаторов Ариса, рассказавшем о мятеже, который они готовились устроить в Цитадели. Сначала его слова вызвали смех и недоумение. А ещё злость на Эйнстрема за то, что решил очернить Ариса в ее глазах и ради этого использовал гладиатора.
Но смеялась Лиат ровно до тех пор, пока ее не привели в каменоломню, где в неприметной расщелине в земле, прикрытой громадным валуном, были спрятаны мечи. Несколько мечей, кинжалы, наверняка, выкраденные или же принесенные со сражения с эльфами.
Правда, она и тогда не поверила. Она обвинила Эйнстрема в том, что он лжёт, что это именно он натаскал сюда оружие и хочет подставить Ариса. И тогда он предложил ей прочитать себя. Влезть в его мозги так, как влезают в мозги низших демонов и низших рас. Так, как поступают только с предателями, недостойными доверия. Он предложил, глядя прямо в глаза, готовый к адской боли, которая обрушится на его сознание, как только она сорвет с него защитные покровы.
И она всё же сделала это. Только не с ним, а с гладиатором. Срывала слой за слой энергетические стены, защищавшие воспоминания, жадно читая их, просматривая кадр за кадром. Чтобы ощутить, как покрывается льдом сердце, исступлённо забившееся о рёбра, когда в воспоминаниях бойца появилось лицо Ариса. Как всё медленнее и тише становится его стук, неспособный пробить ледяную бронь, окутавшую грудную клетку, когда в ушах раздается спокойный и уверенный голос ее инкуба, в деталях расписывающий план восстания рабов.
Единственный глаз Эйнстрема кровоточит и смотрит на меня, остекленев и покрываясь пленкой.
— И что? Это говорит лишь о том, что она предала меня! Говорит лишь о том, что она приняла решение, не поговорив со мной! Говорит о том, что Лиат осудила меня без права голоса, без права оправдаться! Я отказался от восстания! Мы не дотронулись до тех мечей… я верил своей принцессе, что она освободит меня сама!
— Смотри…дальше, инкуб!
Она смотрела на него широко распахнутыми бархатными глазами полными боли и отчаяния, прижимая руки к груди и у Эйнстрема разрывалось сердце когда он видел в ее глазах слезы. Он бы убил каждого, кто заставит ее плакать. Особенно проклятого инкуба. Ублюдка, которого Лиат полюбила до умопомрачения, до безумия, до одержимости.
— Последнее условие, которое поставил Барат — это жизнь Ариса.