Я вглядывался в лица людей, пока мы ехали в метро и пережевывал услышанное. Вот такого я не ожидал. Похороны, положили в больницу, тяжело заболела, поранилась топором – да что угодно. Но она заблудилась в лесу. Уже скоро будут сутки. Звучит действительно страшновато. Я смотрел на людей и думал о том, что они сейчас все едут на работу, продолжают жить обычной жизнью, а мы – искать бабушку на болоте. Это как-то странно. От этой мысли мне даже перехотелось спать, хотя еще пятнадцать минут назад мои глаза постоянно закрывались. Это невероятное ощущение, я даже не мог признаться себе в том, что не до конца осознал, нравится оно мне или нет. Но, стыдясь своих собственных мыслей, все же смирился с тем, что это ощущение не может мне нравиться. Как оно вообще может понравиться, когда твоя родная бабушка, у которой ты гостишь каждое лето и все остальные каникулы, может сейчас умирать от жажды, или пытаться отбиться от волков, или тонуть в болотной жиже? Эти мысли еще больше взбудоражили меня. Это действительно ужасало… Но и восхищало одновременно – непримиримостью, невозможностью хорошего исхода. Это было намного более впечатляюще, чем читать о подобных вещах в рассказах о путешественниках и военных героях. Они были где-то там, в другой реальности, они даже не особо боялись того, что с ними происходило. А здесь все было иначе. Каждый раз, когда моя фантазия рисовала то, что сейчас могло с ней происходить, когда я пытался представить себя на ее месте, мои глаза широко раскрывались, к горлу подкатывал ком, а сердцу хотелось биться все быстрее. И вновь я ловил себя на мысли, что мне это нравится, что мне хочется еще и еще рисовать в своей голове ужасные картины и пытаться их прожить.
Я очнулся уже в поезде, когда за окном стал мелькать остающийся позади Ленинград. Мы ехали в Тихвин с Московского вокзала. А дальше нам еще предстоял неблизкий путь до деревни. Напротив нас сидела пожилая женщина, которая бездумно смотрела в окно. Она была одета во все черное, но от нее почему-то веяло умиротворением. Это меня успокаивало. Моя мать задремала, а я посчитал, что бездумно смотреть в окно – это и вправду отличный способ убить время в дороге, и последовал примеру сидящей напротив меня женщины. Я помню, что это доставляло мне удовольствие. Сначала я не хотел засыпать, а потом постоянно просыпался из-за того, что в такт постукивающим колесам поезда бился головой об оконное стекло, пытаясь расслабленно прислониться к нему хоть на мгновение. Помню, думал о том, как мы будем искать бабушку. Как это вообще происходит? Карты? Компас? Охотники, которые разбираются в следах? Наверное, там будет дядя Толя Дым, уж он-то точно в этом понимает. А еще думал о том, как увижусь с Ленкой, а возможно, и с остальными друзьями. Машка, Даня – они приедут? Должны. Выходные, а за ними и каникулы. Если бы они знали, что я уже сегодня буду там, если бы у меня была возможность их предупредить. Но звонить ночью… Потом их за это отругают родители. А письмо дойдет только через неделю. Как бы мне хотелось с ними увидеться. Не знаю почему, но я совсем не любил Ленинград и своих школьных друзей. Меня здесь вообще никогда ничего не держало. А вот в деревню я всегда ехал с радостью: там леса и речка, там все всегда по-другому. Там в воздухе чувствуется какая-то безмятежность. Что-то такое родное, совсем другое, не такое как здесь. И друзья – с Ленкой, Машкой и Даней мне всегда было особенно приятно проводить время. У нас были общие интересы, нам нравилось почти одно и то же, нравилось общаться, мы болтали обо всем на свете. С Машкой я каждый год переписывался, с Даней несколько реже, но это лишь оттого что он не любил писать письма и никогда не знал, что в них сказать. Но оба они хотя бы жили в Тихвине. А Ленка? Ведь она, как и я, жила в Ленинграде. Ведь нас особенно много связывало, в детстве нас дразнили, считая влюбленной парочкой, и я всегда старался пресекать подобные разговоры в нашей компании и за ее пределами, потому что боялся, что это окажется правдой. А если это правда, то… То, что вообще тогда нужно делать? Я стал размышлять, представлять, фантазировать. В этот раз мне было легко и приятно, в этот раз я знал, что нужно делать, если это окажется правдой, хоть и по-прежнему ощущал некоторое беспокойство.