Может, замолвить за славного чудака словечко перед Майером? Все-таки мой креативный вклад, как меня уверяют, имеет здесь вес. Только вот как мотивировать просьбу? Пожалуй, скажу-ка я шефу (а он, соответственно, передаст жене), что беседы с оживившимся Ницем стимулируют мое воображение и мозговую активность. Пусть сам старик не способен рождать новые идеи, но его энтузиазм и юношеская пылкость, и постоянное упоминание величайшего мыслителя нашей эпохи играют для меня роль эмоциональной подпитки и ментального катализатора. И не для меня одного, как я мог заметить.
Я тихонько рассмеялся, радуясь собственной выдумке. И дал себе зарок поговорить с профессором в ближайшее же время.
Мы миновали косу с корягой и, не сговариваясь, побрели дальше, вглубь острова.
— Давайте поиграем в пророков? — предложил Джекоб. — Спрогнозируем будущее обитателей Гипербореи. А потом сравним, кто оказался точнее.
— Давайте. Хотя в том, что удастся сравнить, не уверен. Для этого ведь следует пережить всех.
— А вдруг? Начнем с главной фигуры, с королевы на шахматной доске.
— С Мары? Думаю, она сломается под гнетом своих страстей и сойдет с ума.
— Это нечестно, Норди: то, что она сойдет с ума, я сам вам сказал когда-то!
— Значит, мы мыслим солидарно. Огонь гордыни обрушит хрупкие перегородки разума. Беснование, бред. Умоляет прикончить себя в короткие промежутки прояснений, но никто ей не внемлет. Майер поспешно бросит ее и укатит к себе на Сейшелы.
— Я бы сказал, что не просто сойдет, но глубоко и необратимо. Участь бедняги Ницше. Тяжелое помрачение, идиотизм, при котором не говорят, а мычат и ходят под себя, размазывая испражнения по стенам.
— Вы жестоки к ней, Джекоб.
— Заслужила!
— Не так давно вы говорили о ней с восхищением. Впрочем, не буду спорить. Ну, а Ниц?
— Ниц скончается, но как-нибудь красиво, эффектно. Романтик, что поделать!
— А я думаю, мирно умрет здесь от старости. Юдит?
Джекоб вздохнул и задумался.
— Хотелось бы сочинить для малышки хоть что-то хорошее напоследок. Думаю, она поумнеет, откажется от своей нелепой идеи и научится вышивать. И уйдет, как и обещают глянцевые проспекты, в самом светлом и умиротворенном состоянии, собирая букет из ромашек и асмоделей.
— Хм. Вашими бы устами, Джекоб. Но мне в такую идиллию не верится. И ромашки здесь не растут.
— Пусть будут рододендроны.
— Ладно. А я лучше промолчу, чтобы не навредить девушке: вдруг мои слова материализуются.
— Не слишком ли самоуверенно? Но пусть. А моя персона?
— Вы сядете в позу Будды под деревом Боддхи и станете бесстрастны. Будете предсказывать, бормотать не глядя. Глаза выцветут. Этакий пустой сосуд, канал Божьего гласа.
Русский добродушно рассмеялся.
— Спасибо, вы на редкость добры ко мне. К сожалению, все будет прозаичнее: просто перережу себе горло.
— Надеюсь, вы шутите?
— Конечно, шучу. А что будет с вами?
— Не знаю, сказать по правде. А вы как думаете?
— Вы получите ответы на все свои вопросы и успокоитесь.
— Хорошо бы. У меня их не так много.
— Первый и главный: отчего судьба к вам столь несправедлива?
— Вовсе нет. Впрочем, это долгая тема…
За разговором мы вышли на укромную полянку. Прежде я ни разу на ней не бывал: проносило мимо. Дни устоялись теплые и солнечные: начало июля даже для северных широт — лето, и здесь, в тишине и безветрии, было особенно хорошо. В траве проглядывали мелкие звездочки белых и синих цветов, в кронах сосен и лиственниц перекликались птицы — не сварливые и грубые бакланы и чайки, а милые певуньи типа зябликов и синиц.
Выбирая место, где бы пристроиться с наибольшим комфортом, мы вспугнули девушку, которую поначалу не заметили — столь укромное место она нашла. Девушка читала книгу в тени можжевельника, подстелив на мох коврик для медитаций.
— Сидите-сидите! — махнул рукой Джекоб, когда она встрепенулась при виде нас.
Но девушка, прихватив коврик и низко опустив голову, промчалась мимо с видом вспугнутой косули. Меня поразило, что незнакомка беременна: просторная фланелевая рубашка не скрывала живот. Месяцев семь, не меньше.
— Ну, дела! — повернулся я к спутнику. — Неужели у них хватает совести приглашать сюда беременных?
— Положим, речь о совести в подобных случаях применима в большей степени к женщинам, — откликнулся русский. — Ведь это их решение, их выбор. Но думаю, все проще: она забеременела уже здесь. И не по своей воле.
— В смысле?
— Девушка, по всей видимости, из передумавших. А с ними особо не церемонятся. Видимо, ей уготовили роль «инкубатора».
— Очередная циничная классификация? Только вчера слышал это словечко от Юдит. Правда, объяснить его смысл она не удосужилась. Может, растолкуете, для чего на острове нужны новорожденные младенцы? Надеюсь, не для «запчастей»?
— Охотно объясню. Всё не так зловеще. Но вы же сообразительный человек, Норди (по крайней мере, производите таковое впечатление). Отчего бы вам самому не догадаться?
Выбрав солнечную проплешину в белых и голубых цветочках, Джекоб расстелил на траве куртку и жестом пригласил устроиться рядом.
— Задача нетрудная. — Усевшись, я вытянул ноги и прикрыл глаза, подставив лицо нечастым гостям здесь — теплым солнечным лучам. — Наверное, они пробуют вселить души умерших на острове в тела новорожденных? Что-то вроде контролируемой реинкарнации. Беременные выступают в роли своеобразных ловушек. В момент родов намеченный пациент безболезненно избавляется от своего физического тела. Возможно, это делается в соседней с роженицей комнате, чтобы максимально сблизить оба события в пространстве. Так?
— Умница! — порадовался за меня Джекоб.
— Но как можно заставить душу вселиться в конкретного младенца? Как такое сотворить, не будучи богами или, на крайний случай, их помощниками?
Русский пожал плечом в веселенькой клетчатой рубахе с закатанными рукавами.
— Задайте вопросик полегче. Возможно, перед самыми родами они гипнотизируют пациента. Показывают будущую маму и дают задание сразу после вылета из опостылевшего тела вселиться в данного конкретного малыша. Знаете, в чем еще трудность? До сих пор в религии и эзотерике нет однозначного мнения, когда происходит соединение души с эмбрионом. В христианстве это момент зачатия. Посвященный мудрец Пифагор считал, что в момент рождения. По другим источникам от третьего до шестого внутриутробного месяца. Заинтересовавшись этим вопросом, я справился у всезнающего Гугла, когда у человеческого зародыша появляются линии на ладони. Оказалось, что линия жизни — на 50-й день, головы — на 55-й, сердца — на 80-й. В дальнейшем линии меняются, и потому, наверное, нельзя с уверенностью считать появление первой признаком присутствия души. Но это четкий и красивый критерий, и, будь моя воля, после этого срока, то бишь 50-ти дней, я бы разрешил аборты лишь по медицинским показаниям.
— И все-таки как заставить душу вселиться в зародыш, будь то на 50-й день или на 85-й?
— Думайте, Норди, думайте! Что бы вы предприняли в данном случае?
Меня передернуло.
— Ни при каких обстоятельствах я не смог бы очутиться в таких случаях и решать подобные проблемы. Эксперименты с живой душой — это, знаете, не моё. Мне казалось, вы имели время, чтобы достаточно узнать меня, Джекоб.
— Жаль, — он вздохнул. — Но вы могли бы принять это как абстрактную задачу и попытаться пошевелить мозгами. Проблема-то интереснейшая, вы же не будете отрицать. Знаете, какая категория островитян следующая после «мартышек»?
— Помнится, вы говорили: «приматы».
— «Приматы» — переходный этап, своего рода стажеры. Думаю, вам понятно их отличие от прочих макак. А следующая и последняя категория?
— Не знаю, но попробую догадаться. — Джекоб раззадорил меня намеками на мой интеллект и сообразительность, и не хотелось упасть в грязь лицом. Совсем по-мальчишечьи. — Коллеги, должно быть? Те, кто переходят из пациентов в штат исследователей, благодаря активному сотрудничеству и генерации идей.