— Все готово, — крикнула Кристиана с лестницы.
— Сейчас иду, — ответил ей Эрмантье. — Нет, старик, побудь еще немного. Пускай теперь они меня подождут.
— Я рад, что повидал тебя, — сказал Блеш. — Жаль только, что ты в таком состоянии. В прошлый раз ты, помнится, был гораздо лучше. Разумеется, речь не о глазах, не о физическом здоровье. Я имею в виду твое настроение.
— Что поделаешь! — вздохнул Эрмантье. — Семейное бремя вообще вещь тяжелая, а уж о моем и говорить нечего. Особенно теперь! Оставайся холостяком, старик! А если все-таки надумаешь жениться, не вздумай брать в жены вдову директора, уж поверь мне. Сколько бы ты ни старался: удвоишь, утроишь капитал, — к тебе все равно будут относиться как к мальчику на побегушках… Ну а у тебя-то самого как дела? По-прежнему занимаешься журналистикой?
— Да. Заехал вот повидаться с матерью и сегодня вечером опять уезжаю в Вену. Профессия утомительная, что и говорить, но я не променял бы ее ни на какую другую.
— Даже на мою?
— Даже на твою.
Они рассмеялись.
— Подумать только, — пошутил Эрмантье, — кто бы мог предположить, когда мы оба ходили в школу на улице Сержанта Бландана, что ты станешь известным журналистом?
— А ты — промышленным магнатом!
— Ну уж и магнатом! Не будем пока преувеличивать. Хотя, конечно, чем черт не шутит. А что мне остается, кроме честолюбия?
За окном раздался автомобильный гудок.
— Слышишь, — заметил Эрмантье, — они готовы. А значит, и я должен быть готов.
— Кого ты берешь с собой?
— Жену, горничную и шофера. Максим подъедет на неделе. А Юбер попытается заскочить на праздник 14 июля.
— Вы не скоро доберетесь. Сколько туда? Километров семьсот?
— Семьсот пятьдесят. Но Клеман водит хорошо, да и машина послушная. «Бьюик»!.. Кристиана не могла удовольствоваться французским автомобилем. К ночи доберемся.
— Тебе будет там скучно.
— Нет. Не думаю. Там просторно. Я не буду на все натыкаться, как здесь. Наоборот, мне кажется, там я вздохну свободно. И потом, никакой почты, никаких настырных посетителей. Я даже не знаю, починили ли там телефон!
— Мне пора, — сказал Блеш. — Не хочу, чтобы из-за меня тебе устраивали сцену.
— О! Одной сценой больше, одной меньше… Ты скоро вернешься? Поужинали бы как-нибудь вдвоем, ну, скажем, в сентябре.
— В сентябре не выйдет. Вернее всего, на Рождество. Если только меня не отправят в Абадан… или в Ханой!
— Везет тебе. Ну, проводи меня… А то я, чего доброго, растянусь на лестнице.
Они вышли, не торопясь миновали коридор, начали спускаться по лестнице.
— Скажи мне откровенно, — снова начал Эрмантье, — я не слишком изуродован? Я спрашиваю об этом… из-за Кристианы.
Блеш заколебался.
— Трудно сказать, старина. Разумеется, это заметно. Но… не отталкивающе, нет.
— Спасибо. А… ничего другого ты не замечаешь?
— Что ты имеешь в виду?
— Как тебе сказать… я точно и сам не знаю… ну, помимо глаз и заштопанного лица?
— Успокойся, все остальное в полном порядке. Отчего ты об этом спрашиваешь?
— Показалось… У меня такое ощущение, будто все они избегают меня, будто они… боятся меня. Да-да, именно так — боятся. Они избегают меня, словно я заразный, словно, кроме увечья, во мне есть что-то такое, чего они не в силах вынести.
— Что ты выдумываешь!
— Моя жена, случаем, не подговорила тебя, не научила, что мне отвечать?
— Я ее даже не видел.
Они пересекли вестибюль.
— Извини меня, Блеш. Тебе я все могу сказать. Видишь ли, хоть я и стараюсь казаться крепким, беззаботным… Но сам-то чувствую, что со мной неладно, не только неладно, но гораздо хуже, чем все думают. И знаешь, я очень рад, что ты пришел.
— Держись, старина Ришар!
Они крепко пожали друг другу руки. Эрмантье вдруг почувствовал себя несчастным. Он никак не мог отпустить руку друга, которую сжимал.
— До свидания. Навещай меня.
Он разжал пальцы и остался один во тьме.
— Кристиана, — позвал он, — Кристиана!
Раздался торопливый стук каблуков.
— Наконец-то он ушел. Надо же — заявиться в такой момент! Марселина! Закройте все. Не забудьте счетчики… Ришар, держите.
Эрмантье почувствовал, как она сунула ему в руку что-то деревянное.
— Это что такое?
— Трость.
— Еще чего не хватало… Я и так дойду.