Старкова остановила свой выбор на печеных баклажанах, зажаренных вполне тривиально, почти по-отечественному, куриных крылышках и салате из красного перца.
Заказ прибыл минут через двадцать. Все это время они пытались поддерживать вежливый разговор. Вернее, это она пыталась. Александр лишь отвечал на ее вопросы, старательно перед этим обдумывая ответы.
В результате их общих напряженных трудов у Катерины сложился приблизительно следующий портрет ее нового знакомого.
Холост или говорил, что холост. Живет неподалеку от того города, из которого она не так давно рванула на поиски приключений. Занимается бизнесом, каким конкретно, ответил весьма уклончиво, что-то связанное со сбытом строительных материалов. В этот забытый богом и цивилизацией городишко прибыл с той же самой целью, что и она, – отдохнуть от тягот жизни и смога крупных населенных пунктов, а также от клиентов, что не давали покоя ни днем, ни ночью.
В свою очередь Старкова поделилась с ним своей вымышленной биографией.
Якобы она работает учительницей во вспомогательной школе. Добавила, не соврав, что разведена, детей не имеет. Жизнью своей в принципе довольна. Одинока бывает лишь на отдыхе, что тоже являлось полуправдой. В одиночестве-то она прозябала лишь здесь. Все прошлые ее поездки были полны знакомств, шумных вечеринок и целой кучей номеров контактных телефонов. Но об этом Александру знать было ненадобно. Он заметно повеселел, услышав от нее ее историю.
– Невеселая ваша жизнь однако, – пожалел даже ее, когда она закончила говорить. – Трудно учить детей, особенно…
– Да, невесело, – с печалью поддакнула Катерина, мысленно послав его к черту.
Учить детей ей нравилось, а она их и в самом деле учила, правда, литературе и в обычной средней школе. Дети ее любили и прозвищ обидных, в отличие от друзей, не давали. Звали ее за глаза Катенькой или Котенком.
– А что заставило вас пойти туда работать? – не унимался ее сосед, громко хлебая из глиняной миски густую похлебку, пряно пахнущую чесноком. – Льготы?
Об этом она никогда не задумывалась, если честно. И в первую минуту растерялась, принявшись изворачиваться и врать что-то о чувстве долга. Он принял, поддакнув:
– Если не вы, то кто же, так?
– Ага! – обрадовалась подсказке Старкова, обгладывая куриное крылышко. – Именно!.. Я вот что хотела у вас спросить, Саша… Как вам обитатели нашей улицы? Хозяйка своим присутствием не докучает?
– Нет, – последовал краткий ответ.
– Колоритный народ, конечно. Тетя Маша, что заселяла меня, таких историй насочинять способна. Представляете, второй день потчует меня какой-то легендой о кладе, что нашел вроде их местный пьяница.
Ой, не надо было ей даже заикаться об этом! Ой, не надо! Поспешила!
Александр так и замер с занесенной у рта ложкой. Замер, побледнел до неприятной желтизны. Спрятал лицо в носовой платок, пытаясь откашляться вроде бы. А потом осторожно так спрашивает:
– И что она вам рассказала, эта ваша тетя Маша?
Угроза в его голосе угадывалась, проницательной быть не надо. Поэтому она тут же заспешила, стремясь обезопасить разговорчивую женщину.
– Да то же, что и всему городу, наверное, известно! – Катерина делано рассмеялась. – Что вроде бы этот пьяница по весне нашел у себя на огороде клад, представляете!
– Ну! А дальше что?! – Угроза плеснулась в нее из его глаз.
– Я-то откуда знаю? – Старкова взгляд уткнула в стол, вроде бы пробуя салат, от которого у нее во рту тут же загорелось. – Вроде в милицию сдал. Чудак, правда?
– Почему? – Александр с каждой минутой становился все угрюмее и угрюмее. – Почему чудак?
– Кто же в наши времена с богатством расстанется? Таким благородством может теперь либо юродивый страдать, либо… – Катерина вздохнула, отчетливо осознав, что ее неумолимо несет не в ту степь. – Либо пьяница. Что, собственно, и имеет место быть.
Александр обдумывал ее слова минут десять. Молчал, наедался шашлыком сразу с трех шампуров и упорно не смотрел в ее сторону. Потом отер сальный рот салфетками, зачерпнув их с подставки сразу дюжину, и спросил:
– А не говорил тот самый пьяница, что именно он нашел?
– То есть? – Она и правда не сразу поняла, что именно он желает знать.
– Что было в том кладе? Что за клад такой вообще? Кто-то находит старинные иконы, кто-то горшок с золотыми червонцами, а кто-то…
– Ой, не знаю! – перебила его Катерина. – Но, думаю, врет он. В милиции сей факт отрицают.
Это было очередной ее промашкой, потому что Александр тут же вцепился в нее.
– А это вам тоже тетя Маша рассказала? – спросил он с желчью.
– Ну да. Она, – кивнула Старкова, мысленно извинившись перед бедной женщиной. – Вот я и говорю, какой клад, если о нем никто, кроме него, не знает?!
– Да… – Александр снова погрузился в размышления, скатывая на столе груду сальных салфеток в один внушительный неряшливый комок. – Да, действительно… Это ведь вы правильно сказали… Никто, кроме него, не знает. Ни милиция, никто. Стало быть…
– Стало быть, что? – Она даже через стол попыталась перегнуться, не тарелки – точно вцепилась бы в его полосатую трикотажную рубашку.
– Стало быть, либо он врет, либо оставил клад себе, – ошарашил ее Александр неожиданным выводом, недобро, почти по-волчьи улыбнувшись ей прямо в глаза.
Тему клада они свернули по обоюдному молчаливому согласию буквально через минуту, перекинувшись на обсуждение преимуществ отдыха на море. На той же волне покинули ресторан, распрощавшись прямо на ступеньках. У Александра обнаружились неожиданные дела в городе, и он ее, мягко говоря, отшил.
Сев в машину, Катерина резво вырулила со стоянки и взяла курс на отделение милиции. Она узнает все, решила, узнает, с чьей-то помощью или без оной. Узнает, для начала посетив местный участок. Там ведь должны знать о найденном кладе, если таковой имелся. Хотя, наверное, все же имелся. Неспроста Александр приехал в этот город, только что с воодушевлением перечислив ей преимущества отдыха на курорте. Неспроста крутился на улице Дзержинского и навещал Голощихина.
Чего, спрашивается, на море не поехал, раз ему там так нравится?…
Милицейский райотдел в этом городе был всего лишь один. Дежурная часть была отделена от посетителей стеклянной перегородкой с крохотным окошком посередине. К нему Старкова и прильнула, старательно изображая деловитость.
– Мне нужен участковый с улицы Дзержинского, – отрапортовала она, когда дежурный удостоил ее вниманием. – Я могу с ним переговорить?
– Да, но позже. Он сейчас на обеде, – охотно отозвался дежурный. – Вы посидите на скамеечке перед кабинетом номер десять. Он подойдет с минуты на минуту.
– А как его имя-отчество?
– Борис Иванович Мишин. Он скоро будет, ждите.
Старкова прошла по коридору. Обнаружила запертую дверь с номерком десять. Села на жесткую скамью напротив и принялась ждать.
Борис Иванович явился через десять минут. Он оказался еще достаточно молодым, чернобровым, широкоплечим, ему бы еще роста сантиметров тридцать, и ничего получился бы мужчинка, а так…
Ей он не понравился сразу. Она ему тоже, потому что, поднявшись со своего места, оказалась почти на голову выше. Комплекс в крови Бориса Ивановича поднял голову и забурлил жгучей обидой на всех рослых баб мгновенно. Он глянул на нее с ненавистью и прокаркал:
– Чем могу служить, гражданочка?
– Служить мне не надо, – неудачно пошутила она. – А вот помочь можете.
По тому, как моментально перекосило полногубый рот Мишина, Старкова поняла, что на помощь надеяться особо не придется. И все же пошла следом за ним в кабинет, прокуренный до такой степени, что даже у нее – курильщицы со стажем – заслезились глаза.
Мишин поспешно занял место за столом. Разложил перед собой несколько пухлых папок. Устроил на них растопыренные локти и спросил: