Сейчас душу съедало беспокойство, хотелось разобраться в этой истории. Бестужев нарисовал на листе бумаги пару вопросительных знаков, решая, с чего начать. Можно было спуститься в бюро пропусков и посмотреть, на чьи имена были заказаны пропуска. Нет, так нельзя. Список ему не покажут, на вахте дежурят гэбэшники, которые ему не подчиняются.
По логике вещей, он был обязан пойти в секретную часть и рассказать эту историю полковнику Константину Комарову. Так и так, наш сотрудник, имеющий доступ в кабинет председателя КПК, подсунул в деловые бумаги анонимку, где выдвигает обвинения против ваших же коллег… Даже сказать страшно: распродажа по бросовым ценам антикварных изделий и присвоение крупных валютных сумм.
Комаров сделает большие глаза, потому что, проработав на этом месте лет двадцать, сразу поймет, что таких анонимок еще не читал, и помчится на площадь Дзержинского на доклад. На следующий день в КПК будет работать группа оперативников.
Надо полагать, чекисты найдут человека, подложившего анонимку. Злоумышленником может оказаться, например, очаровательная Тонечка из канцелярии, которая из благих побуждений уступила просьбе близкого мужчины, взяла у него это письмо. Она иначе не могла. А кто этот мужчина? Наверняка не просто кляузник, народный мститель, он сам из системы госбезопасности, который знает эту грязную кухню изнутри. И на КПК смотрит, как на последнюю инстанцию, способную отстаивать правду и бороться с жуликами.
Конечно, подложить письмо могла не Тонечка, а любая другая женщина, секретарь, бухгалтер или технический работник, — Бестужев был уверен, что это сделала именно женщина. Только женщины способны на такие отчаянные мужественные поступки.
Но тут он понял, что в его расчеты вкралась ошибка: на этаж, где кабинет Пельше, из канцелярии и других подразделений можно попасть только через дополнительный пост охраны. Поэтому здесь всегда так пусто. Анонимку мог подложить или человек с этого этажа, или посетитель, которого тут знают, которому заказали пропуск.
Он вспомнил, что в охране есть знакомый, капитан госбезопасности Феликс Янов. Это знакомство состоялось, когда Бестужева попросили об одной любезности, — сыну Янова за неуспеваемость грозило отчисление из института. Бестужев легко помог, сделал пару звонков нужным людям, парню дали время для пересдачи экзаменов. Теперь можно попросить об ответной услуге.
Уже через полчаса на столе лежал список людей, которым заказывали пропуска для посетителей вчера вечером и сегодня утром. Двенадцать имен. В середине — Маргарита Докучаева. Сердце оборвалось, а потом затрепетало где-то в животе. Он поднял трубку и набрал номер, когда секретарша Пельше подняла трубку, спросил:
— Простите, что надоедаю. Докучаевой вы пропуск заказывали?
— Да, днем Рита приходила. К вам, между прочим. А вы куда-то вышли. Снизу она позвонила мне и попросила заказать пропуск. Что-то не так?
— Нет, все в порядке.
Некоторое время он сидел за столом и смотрел в окно, на подоконник села крупная ворона, стала косить на него черным глазом, а потом взмахнула крыльями и улетела. На душе сделалось грустно и противно.
Вечером в пятницу Роман Павлович из телефона-автомата позвонил старому приятелю Льву Синицыну, отставному генералу авиации, одному из тех немногих людей, которым мог открыть свои секреты, и спросил, нет ли настроения раздавить пол-литра коньяка.
Вскоре он сидел на кухне знаменитого дома на набережной, окна которой выходили на Кремль. Кухня была небольшая, восьмиметровая, но там было тепло и уютно. Синицын сказал, что у него есть для гостя сюрприз, пошел в комнату и вернулся с прошлогодним календарем, посвященным декабристам. Календарь был небольшой, книжного формата, многоцветный, страницы крепились на проволочную спираль. На них были помещены портреты героев восстания декабристов 1824-го года, на одной из страниц братья Михаил и Николай Бестужевы, красавцы в офицерской форме.
— Твои родственники, — сказал Синицын. — Это мы на экспорт календари выпускаем. Текст на английском. Хорошая вещица. Тебе на память.
Бестужев листал календарь, вглядываясь в лица героев декабристов. Интересно, почему сейчас, в наше время, не увидишь таких благородных красивых людей, куда они делись. Он вспоминал лица сослуживцев и морщился.