Первая треть лекции под названием «Этическая ценность революционного миросозерцания» была опубликована в первом номере «журнала свободной мысли» «Перевал» (ноябрь 1906 г., с. 8–33), ведущим сотрудником которого был Боровой. Этот журнал соединил в разгар революции ведущие силы русского символизма (осуществлявшего эстетическую революцию в культуре) и радикальных анархистов и либертарных социалистов, стремившихся к социальной революции и всеобъемлющему освобождению личности. В этом журнале тексты Борового соседствовали с революционными статьями Андрея Белого, анархическими философскими статьями поэта-символиста Минского или восторженной статьей Блока о Бакунине. В том же «Перевале» (№ 6, апрель 1907 г., с. 58–59) была опубликована восторженная рецензия Taciturno (псевдоним товарища Борового А.И. Бачинского) на книгу «Революционное миросозерцание», опубликованную в книгоиздательстве «Логос». Алексей Алексеевич писал в мемуарах: «Выход первого номера „Перевала“ был отмечен большими статьями даже в изданиях, не грешивших по отношению к Грифу излишней благосклонностью. Социально-философская сторона журнала была представлена тремя статьями: Н. Минского, А.И. Бачинского и моей. (…) Моя статья была первой частью моей публичной лекции – „Нравственность и целесообразность в политике“ и была посвящена дифирамбической оценке революционной этики Ницше».
А вскоре по материалам лекции была издана отдельная книга в анархическом издательстве «Логос», руководимом Боровым. Как он отмечал в мемуарах: «Эта книжечка была фатальной для издательства. Вскоре она была конфискована, а с усилением реакции, все правление издательства было привлечено к ответственности за напечатание и распространение моей книги. Издательство, впрочем, еще до привлечения его к суду, приостановило свою деятельность за исчерпанием ресурсов, хотя анархические издания в 1906–1907 гг. шли хорошо, завали у издательства не было».
Эта книга и другие отважные выступления дерзкого анархиста быстро спровоцировали репрессии со стороны властей и атаки со стороны благонамеренных кругов. В мемуарах Алексей Алексеевич писал об этом: «Смелость выступлений, своеобразие политического мировоззрения, исключительная переполненность аудитории, от месяца к месяцу возраставшая популярность не могли не обратить на меня внимания правительства.
Еще ранее на меня точили зубы добровольные и принципиальные охранники. „Московские ведомости“ и некоторые другие, более эфемерные реакционные издания систематически травили меня, особенно после появления моего „Революционного миросозерцания“ с защитой вооруженного восстания. Крупный медиевист профессор Визигин в „Новом времени“ писал, что бесполезно говорить о замирении университетов и прекращении студенческих беспорядков, пока в университетах читают лекции „приват-доценты Боровые“. Один из реакционных публицистов посвятил разбору моей книги статью под заглавием – „Бесы наших дней“.
Начались обыски и аресты. Их было несколько по разным поводам, но заключения были краткосрочными и не превышали нескольких дней. Потом пошли сокращения. Последовательно изгнали меня из всех учебных заведений, где я преподавал. Моя эмиграция была финалом этой серии политических уколов».
Описывая в мемуарах свой первый арест и пребывание в Сущевской части летом 1907 года, Алексей Боровой, между прочим, отмечал: «… через час явился околоточный и меня повели в другую камеру. Она была на трех и два постояльца уже там были. Это были милейшие люди, с которыми я встречался и потом, хотя мельком и случайно: Александр Устинович Зеленко и Станислав Теофилович Шацкий. (…) Шацкий – педагог, толстовец, связан был тогда с Зеленкой общей работой и сел с ним по одному делу. Он только что вернулся из Ясной Поляны, с увлечением говорил о Толстом, передал мне, между прочим, что он читает мое „Революционное миросозерцание“. Шацкий после Октября вступил в Компартию и умер в 1934 г. директором Московской консерватории».
А рассказывая в замечательных неизданных мемуарах о кадете и профессоре юридического факультета Московского Университета В.М. Хвостове, А.А. Боровой особо отмечает следующее: «Человек самолюбивый, железной воли, деспотический – он не переваривал в „молодежи“ самостоятельности, ко мне относился с совершенной нетерпимостью. На факультете это был мой главный враг. „Революционное миросозерцание Борового – пощечина нам, а мы благодушествуем“, – сказал он однажды».