Он не помнит, как называются части суток, но улавливает периодичность действий людей, в белых халатах и без них. Становится темно, они выключают свет — больше ничего не будет, можно спать. Правда, боли в голове и в руке мешают, очень трудно повернуться на бок. И всё же он засыпает.
Потом становится светло, приходят женщины в белых халатах, приносят лекарства ему и другим раненым, лежащим в палате, пытаются его посадить, подсовывая большие подушки в изголовье, умывают, иногда делают укол.
Через некоторое время входит большая группа людей в белых халатах, мужчины и женщины. У его кровати они задерживаются надолго, оживлённо разговаривают. Скорее бы ушли. Он всё равно не понимает, что они говорят. Можно дремать, не стоит смотреть на них.
После их ухода начинается самое неприятное: вывозят из палаты на смену бинтов и делают с ним другие болезненные вещи. Но это длится недолго. А потом уже могут приходить другие люди — без халатов, с лицами, которые он видит во сне.
На этот раз, после обычных процедур, произошло что-то приятное. Старший мужчина в халате что-то сказал молодому, и тот, склонясь над ним, с силой выдернул трубку, которая одним раздвоенным концом была вставлена в ноздри, а другим уходила куда-то вглубь тела. Он сделал глубокий вдох. Как легко стало в груди!
Люди в белых халатах улыбались. Старший похлопал молодого по плечу.
— Он дышит! Дышит сам! Слава Богу, всё прошло хорошо! — говорили одновременно все находившиеся в комнате.
Он понял: они знают, что ему стало легче, они радуются. Но весь шум вокруг и усилие понять их слова очень утомили его. Он уснул на обратном пути в палату.
Проснулся от ощущения, что на него смотрят. Открыл глаза. И увидел Её. Ту, что с родинкой на правой щеке.
Его охватило страшное волнение. Это она — та, что нужнее всех на свете. Он должен немедленно что-то сделать, чтобы она не ушла. Он должен встать, задержать её. Сказать ей. Что сказать? Какими ужасными были дни без неё. Откуда-то выплыл слог. Ди…
Он весь дёрнулся, сел в кровати, трубочка инфузии сорвалась со своего места на руке, жидкость из баллона закапала на одеяло. Он замахал руками, казалось, сейчас упадёт с кровати. «Ди!» — крикнул он.
Она испугалась, выбежала из палаты. Он весь как-то опал, погрузился в подушки. Но она вернулась — вместе с медсестрой.
— Ну что ты хулиганишь, тебе надо лежать спокойно, — пожурила его сестра и вернула трубочку на место. — Смотри, посетительницу испугал. Хочешь сесть — поможем тебе сесть, поможем даже встать с кровати, но сам — не смей!
— Ди, — сказал он, глядя в глаза медсестре. — Ди-а…
— Он узнал меня! Он говорит! — воскликнула девушка.
Сестра обернулась к ней.
— Да? Вы знаете, что он хотел сказать? Что это значит — Ди?
— Это я! — ответила девушка, и улыбка осветила её лицо. — Меня зовут Дина! Может быть, завтра он назовёт моё имя полностью!
Сестра казалась ошеломлённой. Она присела на край кровати. Склонилась к его лицу и попросила, указывая на девушку:
— Ну, скажи ещё раз! Кто это?
— Ди-а, — проговорил он.
— Это замечательно! Ведь он до сих пор даже мать и отца не узнавал! Если он узнал тебя, значит, ранение не разрушило центры хранения информации в мозгу. Мы очень опасались, что изменения необратимы. Теперь, я думаю, процесс узнавания близких и восстановления речи пойдёт быстро. Фактически он уже начался!
2. Дина
Она пришла домой, сияющая от счастья. Не вошла, а влетела. Родители, сидевшие за ужином, переглянулись: давно они не видели её такой. С тех пор, как Натана, её друга, ранили (в официальном сообщении было сказано «тяжело ранен, с опасностью для жизни»), она была мрачной, подавленной. Особенно после посещений больницы. Натан лежал, подключённый к аппаратам жизнеобеспечения, не приходил в себя, не реагировал на окружающее. Врачи называли его состояние «стабильным» — стабильно тяжёлым. Не особенно обнадёживали. Такие ранения в голову, как у него, особенно опасны. Если очнётся, выйдет из комы, тогда появится надежда.
— Он пришёл в себя! Он даже узнал меня! — воскликнула Дина. — И он уже дышит самостоятельно, без аппарата! Я говорила с врачом, он сказал, что теперь дело быстро пойдёт на поправку!
— Ну что ж, хорошо, — сдержанно сказала мать. Родители явно не разделяли радость дочери, но Дина, вся в вихре чувств, не обратила на это внимания.
— Чего бы поесть? Я голодна, как волк!
Мать поставила перед ней тарелку и пододвинула блюдо с пирожками. Отец встал из-за стола, сказал «приятного аппетита» и вышел. Мать налила дочери чаю и тоже пошла к двери.