Доктор Элкас кивнул.
— И вы, конечно, знаете, что мистер Сантини со мной согласен. Мы оба вполне уверены, что Поль не имел такой возможности. Он приехал в галерею вместе с нами, и мы вошли вместе в контору. Поль сидел слева от меня, не менее чем в шести футах от Юджина. Он не дотрагивался ни до одного бокала, кроме собственного. Когда мы выходили, Поль шел впереди меня, перед ним выходил Сантини.
— Да... Все это записано в отчетах. Но во время шумных ссор, подобных этой, когда все так возбуждены, бывает хождение с места на место, люди то вскакивают, то садятся, бродят взад и вперед...
— Ничего подобного не было. Мы не были возбуждены, разве только Юджин. Он был единственный, кто поднимался с кресла.
— После того как вы туда вошли, Юджин не надевал пиджака?
— Нет, он носил утренний пиджак, не меняя его.
— Бутылочка с остатками нитроглицерина была обнаружена в кармане его пиджака?
— Так я понял.
Я уселся поглубже в кресло и опять посмотрел на него. Я бы отдал «родстер» и пару шин «экстра» к нему, чтобы узнать, лжет он или нет. Он был очень далек от людей моего класса, как и Поль Чапин, и я понимал, что у меня нет пути, по которому я мог бы добраться до его мыслей.
— Не согласились бы вы завтра в час дня прийти на ленч к Ниро Вульфу?
— Сожалею, я буду занят.
— В пятницу?
— Нет. Ни в какие дни. Я не орех, который надо расколоть. Откажитесь от надежды доказать виновность Поля Чапина в смерти Юджина Дрейера. Это не выдерживает критики. В этом я уверен, потому что я там был.
— Может, вы сможете в субботу?
Он покачал головой и улыбнулся все так же печально. Я поднялся с кресла, взял свою шляпу и поблагодарил его. Но перед тем, как направиться к двери, я сказал:
— Кстати, второе «предупреждение», написанное всем вам,— ну, кто же его написал? Действительно ли нитроглицерин имеет такой вкус?
— Я же хирург, а не фармацевт.
Я снова поблагодарил его и вышел.
Из-за того, что линия судьи Гаррисона оборвалась, не дав нам ничего определенного, а теперь зашла в тупик и линия Дрейера, я начал подозревать, что если мы не найдем способа сделать явным то, что скрыто от нас в истории Элкаса, то памятная записка, составленная Вульфом, может превратиться в пустой листок бумаги, который вы можете использовать так, как вам вздумается.
Я отправился домой, решив, что самое разумное — обратиться к Сантини. Мы могли дать ему каблограмму в Рим. Возможно, таким образом мы раздобудем нечто толковое.
Было без четверти одиннадцать, когда я приехал домой. В конторе звонил телефон. Звонил Саул Пензер. Я спросил, чего он хочет, он ответил, что хочет рапортовать. Я спросил его, что он будет рапортовать, а он ответил, что ничего, вот и весь рапорт. Поскольку я и так был раздражен всем ходом расследования, то я стал насмешлив. Я сказал, что если он не может найти Хиббарда живым или мертвым, то, может, он сплутует и сделает чучело Хиббарда? И я сказал, что и самого меня только что так облажали на другом конце нашего дела, что если у него нет ничего лучшего, то пусть придет в контору, и мы сыграем в пинокль. Я повесил трубку, оборвав разговор, что само по себе могло рассердить даже монахиню.
Вульф спустился вниз вовремя, ровно в одиннадцать. Он сказал «доброе утро», потянул носом воздух и сел за свой стол.
Мне не терпелось приступить к делу, но я знал, что должен подождать, пока он не просмотрит почту, не поставит в вазу орхидеи, не испробует свое перо и, наконец, не позвонит, чтобы принесли пиво. После того как со всем этим было покончено, он пробормотал, обращаясь ко мне:
— Есть ли мысли о дальнейших действиях?
— Я ушел на цыпочках из дома в 8.30 и только что вернулся. Звонил Саул. Истрачен зря еще один никель.
Фриц принес ему пиво, и Вульф налил себе стакан. Я рассказал ему все об Элкасе, не пропуская ничего, даже то, что у нитроглицерина сладковато-жгучий вкус и что он маслянист на ощупь. Затем я изложил ему мою мысль о римлянине. Как я и ожидал, он сразу же заупрямился.
— Вы можете дать каблограмму за тысячу миль в отношении какого-то факта или предмета, но не о таком тонком деле. Как последняя возможность, вы или Саул Пензер нанесете визит Сантини в Италию.
Я попытался поспорить с ним, потому что не представлял никакого иного хода. Я даже забыл, что я еще не сообщил ему о трех дополнительных наблюдателях из агентства «Метрополитен», которых я заказал для Одиннадцатой улицы.
Меня остановил посредине моей речи звук шагов Фрица, идущего в холл отворять дверь. Я не пытался продолжать свою речь, а только ждал, чтобы увидеть, кто пришел.
В контору вошел Фриц и прикрыл за собой дверь. Он сказал, что пришла какая-то леди, она хочет видеть Вульфа.
— Ее имя?
Фриц покачал головой. Он выглядел неуверенным.
— Проводите ее сюда, Фриц.
Увидев посетительницу, я тоже почувствовал себя неуверенно. К нам не приходил никто более уродливый. Она вошла и остановилась, глядя прямо на Вульфа, как бы решая, как к нему подойти. К тому же она не была в действительности уродливой, то есть я подразумеваю, что она не была отвратительна. У нее были довольно маленькие серые глаза, взгляд которых, казалось, никогда не сойдет с того, на чем они остановились. На ней было темно-серое шерстяное пальто и из того же материала шляпка, а непомерно большой серый мех плотно окутывал ее шею.
— Мне трудно достался мой приезд сюда... Боюсь, что я сейчас потеряю сознание.
Вульф покачал головой.
— Я надеюсь, что нет. Немного бренди?
— Нет.
— У вас слегка перехватило дыхание.
— Нет, благодарю вас.
Она подняла руки к меху, и казалось, что она пытается добраться ими под мех на затылке.
— Я ранена. Сзади, вот здесь. Думаю, что вам лучше посмотреть,
Вульф бросил мне взгляд, и я подошел к ней. Она расстегнула свой мех спереди, а я, откинув его от шеи, снял совсем. И затем ахнул я сам. Не то чтобы я никогда не видел крови, но не часто так много, да и было это так неожиданно. Весь мех изнутри пропитался кровью. И воротник ее пальто тоже. Это было зрелище!
Кровь все еще продолжала сочиться из порезов, сделанных на ее шее сзади. Я не мог определить, насколько они глубоки.
Она пошевелилась, и кровь потекла струйкой.
Я отбросил мех на пол и сказал ей:
— Ради Бога, сидите, не шевелитесь и не крутите головой.
Я посмотрел на Вульфа и сказал:
— Кто-то пытался отрезать ей голову. Я не знаю, как они глубоко зашли.
Она сказала Вульфу:
— Это мой муж. Он хотел меня убить.
Смотревшие на нее глаза Вульфа были полузакрыты.
— Значит, вы Дора Риттер?
Она отрицательно покачала головой, кровь потекла сильнее, и я опять сказал, чтобы она сидела спокойно.
Она сказала:
— Я Дора Чапин. Я вышла замуж три года назад.
Глава 10
Вульф ничего не сказал.
Я же, не зная, как глубоко могут открыться раны при падении, стоял позади нее и ждал, готовый подхватить ее, если она начнет падать.
Вульф не двигался. Его глаза были почти закрыты, а губы то вытягивались наружу, то втягивались внутрь.
Она заговорила:
— У него был припадок. Один из его припадков малодушия.
Вульф вежливо ей ответил:
— Я не знал, что у мистера Чапина бывают припадки. Пощупайте ей пульс, Арчи.
Я протянул руку, взял ее запястье и нащупал пульс. Пока я считал, она начала разговаривать:
— Ну, это, конечно, не совсем припадки. Просто у него в глазах появляется особое выражение. Я всегда его боюсь, а когда вижу этот взгляд, я прихожу в ужас... Раньше он никогда не причинял мне зла. Но сегодня утром, это выражение глаз... Я что-то сказала, чего не должна была говорить... Вот посмотрите.
Она вырвала у меня руку, чтобы открыть свою сумочку — большую, кожаную,— из нее она вытащила что-то, завернутое в газету, развернула газету и подняла кухонный нож, лезвие которого было покрыто еще свежей кровью.