— Он был у него, а я не знала об этом. Он, вероятно, уже подготовил его для меня, когда был на кухне.
Я взял у нее нож, положил его на стол поверх газеты и сказал:
— Пульс у нее чуть учащенный, но в основном о‘кей.
Вульф положил руки на подлокотники кресла, оперся на них и встал на ноги. Встав, он сказал:
— Пожалуйста, миссис Чапин, не двигайтесь.
Он обошел вокруг нее и остановился сзади, смотря на ее шею. При этом он низко наклонил голову, разглядывая раны. Уже добрый месяц, а то и более, я не видел его таким деятельным.
Вглядываясь в льющуюся кровь, он сказал:
— Пожалуйста, наклоните голову вперед, только немного, и опять назад.
Она это сделала, и кровь потекла снова, а одна струйка чуть не забрызгала самого Вульфа.
Вульф выпрямился.
— Вызовите доктора, Арчи.
Она начала было поворачиваться к Вульфу, но я ее остановил. Она запротестовала:
— Мне не нужен доктор. Я добралась сюда, я сумею добраться домой. Я только хотела показать вам и попросить вас...
— Да, мадам. Но в данный момент в счет идет только мое мнение... с вашего разрешения.
Я уже был у аппарата и набирал номер. Я попросил доктора Боллмера. Секретарша ответила, что он только вышел из дома, но если эго срочно, то она попытается его догнать. Я сообразил, что сам сделаю это быстрее. Повесив трубку, я побежал к выходу, сказав по дороге Фрицу, вытиравшему в холле пыль, чтобы он никуда не уходил. Спрыгнув с крыльца, я заметил такси, в котором, разумеется, приехала наша посетительница. В паре сотен футов к востоку стоял синий «купэ» доктора Боллмера, в который он как раз садился. Издав громкий крик, я помчался к нему. Он меня услышал, и к тому времени, как я к нему добежал, снова уже стоял на тротуаре. Я рассказал о свалившейся на нас беде, он вытащил из машины свой чемоданчик и двинулся за мной.
За годы своей работы я успел убедиться, что единственная вещь, которую вы не запрете в ящик своего стола, это ваше собственное любопытство.
Так вот, когда мы с доктором повернули с тротуара к нашему собственному крыльцу, я снова бросил взгляд на стоящее поблизости такси и на секунду потерял весь свой апломб, когда увидел, что шофер, смотревший на меня, подмигнул мне.
Мы с доктором вошли в дом. Фриц был в холле и сказал, что Вульф пошел на кухню и вернется после того, как доктор закончит свои дела.
Я сказал Фрицу, чтобы он, Боже упаси, не дал
Вульфу приняться за еду, а сам повел доктора в контору.
Дора Чапин все еще сидела в том же кресле. Я представил их друг другу, а он, поставив чемоданчик на стол, принялся за осмотр ее ранений. Он осторожно пощупал вокруг ран и сказал, что, вероятно, придется наложить швы, что точнее он сможет сказать после того, как обмоет раны. Я показал ему ванную и где лежат бинты, йод и прочие перевязочные средства, а затем добавил:
— Я позову вам на помощь Фрица. А у меня есть дело перед домом. Если я буду нужен, я там.
Я вышел на тротуар.
Такси все еще было здесь. Шофер больше мне не подмигивал, он только смотрел на меня.
— Привет,— сказал я.
— Я редко вступаю в разговоры,— ответил он.— Достаточно сказать «привет»...
— Я вас не осуждаю. Можно мне заглянуть внутрь?
Я распахнул дверцу и сунул внутрь машины голову, достаточно далеко, чтобы посмотреть на установленную в рамке на панели карточку с фотографией шофера и его именем. Я усмехнулся.
— Почему вы подмигнули, когда я шел мимо?
— А почему бы и нет?
— Этого я не знаю. Перестаньте чудить. Я тальм задал вам по-дружески вопрос. В чем был смысл вашего подмигивания?
Он покачал головой.
— Я ведь чудной. Вас зовут Ниро Вульф?
— Нет. Но вас зовут Питии Скотт. Вы стоите внизу листа, по которому я собираю контрибуцию,— с вас пять долларов.
— Я слышал об этом листе.
— Да? И от кого?
— О... от людей. Вы можете меня вычеркнуть. На прошлой неделе я выработал восемнадцать долларов и 20 центов.
— Вы же знаете, на что эти деньги.
Он кивнул.
— Да. Это я тоже знаю. Вы хотите спасти мне жизнь. Послушайте, дорогой мистер. Брать пять долларов за спасение моей жизни — чудовищно. Это — спекуляция.
Он засмеялся.
— Подобные вещи имеют свой предел, так я полагаю... В вашем доме найдется, что выпить?
— А как насчет двух долларов, сделаем?
— Это все еще высоко.
— Даже один бак?
— Вы все еще мне льстите, послушайте...
Хотя для ноября было холодно и дул сырой, пронизывающий ветер, но у Питни Скотта не было перчаток, а руки его были красные и заскорузлые. Он сунул свои негнущиеся пальцы в карман и вытащил несколько монет, выбрал из них один никель и бросил его мне.
— Вот я вам и заплатил, могу выбросить это из головы. Теперь, когда я вам больше ничего не должен, нет ли у вас выпить?
— Что вы предпочитаете?
— Я... Хорошую хлебную водку.
Он наклонился в мою сторону, всматриваясь мне в лицо. Затем отпрянул назад. Голос его стал хриплым и недружелюбным.
— Шуток вы не понимаете? Я не пью за рулем... Эта женщина сильно ранена?
— Я не думаю этого, голова у нее все еще на месте. Доктор ее сейчас зашивает. А вы часто возите эту женщину? А ее мужа?
Он все еще оставался суровым.
— Я вожу ее, когда она меня вызывает. И ее мужа тоже. Я шофер такси... Они мои клиенты, в память о прошлом. Раз или два они приглашали меня к себе на квартиру. Полю нравится видеть меня выпившим, он меня угощает.
Его суровость исчезла.
— Вы знаете,— продолжал он,— надо рассматривать данное положение вещей со всех сторон, и вы не найдете ничего более веселого. Я собираюсь оставаться трезвым, чтобы ничего из этого не упустить. Вам я подмигнул потому, что вы сейчас тоже в этом деле и будете таким же забавным, как и все остальные.
— Ну, это меня не тревожит, я всегда был весьма забавным. А Чапин пил с вами?
— Он не пьет. Он говорит, что это вредно для его ноги.
— Вы знаете, что назначена награда в пять тысяч долларов нашедшему Хиббарда?
— Нет.
— За мертвого или живого.
Похоже было, что я, прощупывая почву наугад, наткнулся на нечто ценное. Лицо у Скотта изменилось, он выглядел изумленным, как будто наткнулся на мысль, не приходившую ранее ему в голову.
Наконец он сказал:
— Ну, что ж, человек он ценный. За него это не слишком дорого. Энди неплохой малый. А кто предложил награду?
— Его племянница. Завтра будет в газетах.
— Это хорошо с ее стороны.
Он засмеялся.
— Это неопровержимый факт, что пять тысяч долларов чертовски больше, чем один никель. Мне бы хотелось сигарету.
Я достал пачку, и мы оба закурили.
Пальцы его дрожали, и я начал чувствовать к нему жалость. Но я все же сказал:
— Какая получается интересная картина. Дом Хиббарда находится на Юниверсити Хайтс. Если поехать куда-нибудь по соседству с Перри-стрит, а оттуда на Сто шестнадцатую улицу, что вы за это можете получить? Давайте сообразим... две... это будет что-то около полутора долларов. Но если с вами будет ваш старый однокашник Эндрю Хиббард или его труп, может, даже часть трупа, скажем, голова или пара рук,— вместо полутора долларов вы бы получили пять кусков. Как видите, все зависит от груза.
Конечно, «подначивать» человека, который смертельно нуждается в выпивке и не может ее получить, было подобно тому, чтобы выбить у калеки его костыль.
Во всяком случае, у него хватало выдержки, чтобы держать закрытым свой рот. Он смотрел на сбои дрожащие руки так долго, что и я стал смотреть на них. Наконец, он опустил руки на колени, посмотрел на меня и начал смеяться.
Затем он спросил меня:
— Ну, не говорил ли я вам, что и вы станете забавным?
Голос у него снова стал суровым.
— Слушайте, вы... хватит. Идите своей дорогой... хватит. Ступайте в дом, или вы простудитесь.
Я сказал:
— Хорошо, а как насчет выпивки?
Но он уже отключился. Я попытался еще расшевелить его, но он сразу же стал немым и суровым. Я подумал, не принести ли ему немного пшеничной водки, пусть понюхает, но решил, что после этого он замкнется еще крепче.