Она рассказала, что вместе со своей младшей сестрой проживает с дядей в квартире на Сто тринадцатой улице. Их мать умерла, когда они были еще маленькими. Отец снова женился и переехал в Калифорнию. Дядя холост. Он, дядя Эндрю, вышел из дому во вторник вечером, около девяти часов, и до сих пор не вернулся. Никаких известий от него не поступало. Он ушел один, мимоходом заметив Руфи, ее младшей сестре, что хочет прогуляться.
– Это было необычно? – поинтересовался Вулф.
– Необычно?
– Он никогда не поступал так раньше? У вас есть какие-нибудь предположения, где он может быть?
– Нет. Но у меня есть предположение… Я думаю… его убили.
– Вероятно. – Вулф приоткрыл глаза. – Вполне естественно, что это пришло вам в голову. По телефону вы упомянули его визит ко мне. Вам известна цель визита?
– Мне все известно. Я услышала о вас от своей подруги Сары Барстоу. И уговорила дядю пойти к вам. Я знаю, что он рассказал вам и что вы ответили ему. Я обозвала дядю сентиментальным романтиком. Он таким и был… – Она осеклась и на мгновение поджала губы, чтобы унять их дрожь, а я оторвался от записей и наблюдал за ней. – Я – нет. Хладнокровия мне не занимать. И я думаю, что моего дядю убили и сделал это Пол Чапин, писатель. Я пришла к вам заявить об этом.
Итак, идея, которой забавлялся Вулф, явилась прямо в его кабинет и теперь сидела в кресле. Но не слишком ли поздно? Пять сотен в неделю вышли прогуляться.
– Весьма вероятно, – отозвался Вулф. – Спасибо, что пришли. Но можно было – и более правильно – обратиться в полицию или к окружному прокурору.
– Вы в точности такой, как Сара Барстоу вас и описывала, – кивнула она. – Полиция привлечена еще со среды. До настоящего времени они по просьбе ректора не поднимали шума. Дело не предавали огласке. Но полиция… С тем же успехом меня можно выставить играть против Капабланки. Мистер Вулф… – Ее сцепленные пальцы, покоившиеся на пакете, едва не заплелись в узел, а голос зазвенел от напряжения. – Вы не знаете. Пол Чапин обладает хитростью и коварством всех тварей, которых он упомянул в своем первом предупреждении, разосланном после убийства судьи Харрисона. Он по-настоящему зол… Зол и опасен… Знаете, он вовсе не человек…
– Полно, мисс Хиббард. Ну полно. – Вулф вздохнул. – Естественно, он человек по существу. Он и вправду убил судью? В таком случае его самонадеянность, конечно же, вполне уместна. Однако вы упомянули его первое предупреждение. У вас, случайно, нет его копии?
– Есть. – Она показала на пакет. – У меня есть все предупреждения, включая… – Она сглотнула. – И последнее. Мне передал его доктор Бертон.
– Которое пришло после якобы самоубийства.
– Нет. Еще одно… Они получили его этим утром. Полагаю, все получили. Когда доктор Бертон рассказал мне, я позвонила двоим-троим другим. Понимаете, мой дядя исчез… Понимаете…
– Понимаю. Конечно. Опасно. Для мистера Чапина, я хочу сказать. В предприятии, что он затеял, опасен любой след. Значит, у вас все предупреждения. С собой? В этом пакете?
– Да. Еще пачки писем, написанных Полом Чапином в разное время дяде, нечто вроде дневника, который вел дядя, книга учета всех сумм, которые с тысяча девятьсот девятнадцатого года по тысяча девятьсот двадцать восьмой выплачивали Полу Чапину дядя и остальные, а также список имен и адресов членов… то есть тех, кто присутствовал в тысяча девятьсот девятом году, когда это произошло. Ну и еще кое-что.
– Абсурд. У вас все это с собой? Почему не в полиции?
Эвелин Хиббард покачала головой:
– Я решила не отдавать им. Все это хранилось в личной папке дяди среди остального. Эти вещи были дороги ему, а теперь они дороги мне… Хотя и по-другому. Полиции они не помогут, а вот вам – возможно. И вы не злоупотребите ими. Ведь правда?
В возникшей паузе я поднял глаза и увидел, как Вулф чуть выпятил губы… Потом втянул, потом опять выпятил… Это неизменно приводило меня в восторг. Всегда, даже когда я понятия не имел, чем вызвана подобная мимика. Какое-то время я наблюдал за ним. Наконец он произнес: