Вульф прервал меня:
— Секундочку. Вернись на несколько фраз назад. К тому месту, которое начинается: «Это было нелегко, поскольку пол…». Ты сказал «пол»?
Я нашел это место.
— Так и есть, пол. Я ничего не изменил.
— Стенограф тоже. Продолжай.
…В один прекрасный день, лет пять тому назад, я пришел к выводу, что он психопат.
ВУЛЬФ: Вы продолжали с ним встречаться?
XИББАРД: О, конечно. Многие из нас. Некоторые даже довольно часто, один или двое были его близкими друзьями. Где-то в этот период нам показалось, что его скрытые замечательные способности созрели. Он создал… в общем… создавал удивительные, очень интересные вещи. И хотя я по-прежнему был убежден, что он психопат, я стал меньше беспокоиться о нем, чем прежде; мне показалось, он действительно целиком окунулся в ту деятельность, которая его заметно успокаивала, — по крайней мере, приносила ему удовлетворение. И неожиданно наступило пробуждение. Мы организовали встречу, собрание, нечто вроде вечеринки, и один из нас был убит — умер. Все мы считали, что это был несчастный случай. Но он — тот человек, которого мы искалечили, — был там. А через несколько дней каждый из нас получил от него по почте сообщение, что он убил одного из нас, а за ним последуют и остальные; что он «взошел на корабль мести».
ВУЛЬФ: Действительно, вам могло прийти в голову, что психопат, пожалуй, слишком слабое определение.
ХИББАРД: Да, но мы не могли ничего поделать.
ВУЛЬФ: Коль скоро у вас на руках имелось доказательство, лучше всего было бы сообщить в полицию.
ХИББАРД: У нас не было доказательств.
ВУЛЬФ: А это сообщение?
ХИББАРД: Оно было отпечатано на машинке, без подписи, и составлено в столь двусмысленных выражениях, что его практически невозможно было использовать в качестве доказательства. Он даже весьма хитроумно изменил свой стиль. Собственно говоря, это вообще был уже не его стиль. Но нам-то все было совершенно ясно. Каждый из нас получил один экземпляр. Не только участники встречи, но и все мы, все члены Лиги. Само собой разумеется…
ВУЛЬФ: Лиги?
ХИББАРД: Это просто у меня вырвалось. Много лет назад мы встретились небольшой компанией, чтобы все это обсудить. И один из нас, — разумеется, расчувствовавшись, — предложил нам называть себя Лигой раскаивающихся. Так это название и привилось. Тем не менее, мы всегда пользовались им только в шутку. Но теперь, как мне кажется, шутки кончились. Надо сказать, что мы, разумеется, не все живем в Нью-Йорке, где-то около половины. Но тем не менее один из нас получил это угрожающее письмо даже в Сан-Франциско. В Нью-Йорке несколько человек встретились и обсудили ситуацию. Мы решили провести нечто вроде расследования, в общем, навестили… его и поговорили с ним. Он отрицал, что посылал какие-либо угрожающие письма, но в глубине своей мрачной души он явно забавлялся и совсем не расстроился.
ВУЛЬФ: «Мрачная душа» — довольно странный образ для психолога, не так ли?
ХИББАРД: В свободное время я почитываю стихи.
ВУЛЬФ: Так-так. И что?
ХИББАРД: Некоторое время ничего не происходило. Месяца три. Затем был убит следующий. Его нашли мертвым. Полиция заявила, что это самоубийство, и, казалось бы, оно так и есть. Однако через два дня почта вручила всем нам новое угрожающее письмо, такое же по духу, да и источник явно был один и тот же. Оно было довольно ловко стилизовано.
В У Л Ь Ф: И на этот раз вы, разумеется, обратились в полицию?
ХИББАРД: Почему «разумеется»? У нас опять не было доказательств.
ВУЛЬФ: Все равно нужно было пойти. Один или несколько человек должны были пойти в полицию.
ХИББАРД: Я пошли. Я был против, но они пошли.
ВУЛЬФ: А почему вы были против?
ХИББАРД: Я предчувствовал, что это бесполезно. И, кроме того, дело в том… я никак не мог присоединиться к стремлению покарать — к тому же, вероятно, карой смерти — человека, которого мы сами превратили в калеку… Вы меня понимаете?
ВУЛЬФ: Конечно. С одной стороны, вы опасались, что полиция не найдет никаких следов доказательств, а с другой — что она могла бы их найти.
ХИББАРД: Пусть так. Я не имел в виду логическую задачу. Человек вполне может обнаружить бессмыслицу в библиотеке своего разума, но только не в своих собственных побуждениях.
ВУЛЬФ: Прекрасно. И что же полиция?