— Кто бы меня, люди, похвалил так, как я себя поднаторел хвалить, — послышалось из толпы, которая, пусть и не очень еще, все же начинала беспокоиться.
— Да, то большая заслуга — быть сыном знаменитого мужа или мужем знаменитой в родах жены? Вы скажите, где он проявил себя как князь, ваш Келагаст?
— В сечах с обрами Келагаст был среди первых мужей. Именно на него князь Добрит возлагал наитруднейшие обязанности, именно его тысяча проявила себя грозой супостатов.
— Это правда, — поддержал кто-то сбоку. — Келагаст достойный муж, что и говорить.
— Молод еще, чтобы быть всем предводителем. Пусть побудет князем на Дулебах и проявит себя как муж думающий.
Ведущий поднял меч, старался не дать разгореться пламени.
— Придет время, проявит. Был уже с князем Волотом у ромеев, видел и знает, что это за посольство, как должен держать себя на переговорах. Да и с Мезамиром ходил когда-то. Забыли разве?
— А чего ждать? — раздался звонкий голос. — Пусть сейчас предъявит себя, вот и посмотрим, какой из него муж думающий.
— Да! Острозора знаем, пусть предъявит себя Келагаст вот тогда увидим, за кого подать голос!
— Вы забыли, есть еще Зборко, князь уличей? — силился перекричать кто-то, но его не стали слушать.
Одни сказали: Зборко ничем не проявил себя, что свидетельствовало бы о его достоинстве, другие сделали вид, что не слышали о Зборке и добивались своего: пусть выйдет и предъявит себя Келагаст.
— Почему только Келагаст? Острозор тоже пусть выходит и предъявляет себя!
— Сказано ибо, Острозора знаем.
— Кто знает, а кто нет, пусть выходят оба!
— Раз так, оба пусть выходят!
Старейшина старался убедить вече в противном: разве это возможно? Где те, с кем должны бы состязаться один и второй, как мужи думающие?
— Пусть друг с другом состязаются!
— Но это — безумие! Кто истину установит?
— А народ! Вы, старейшины, зачем здесь?
Вечем правили хозяева — дулебы. Им не по нраву было такое требование. В словесном поединке с вечем и самый бывалый может опростоволоситься, а их князь не такой опытный и битый, чтобы найти в себе и достойный разум, и надлежащую выдержку и велеречивость. Поэтому и уклонялись от этого и отпирались, как могли. Пока те, что добивались словесного поединка с князьями, не достали болезненно.
— Дулебы привыкли быть главенствующим племенем среди антов и любой ценой хотят остаться им. Разве не видите: они простофилю готовы посадить на главенствующее место в нашей земле, только чтобы он был дулебом.
— Не забывайтесь, где вы и что говорите!
— А то, что есть. Пусть выйдут князья! Желаем иметь беседу с князьями!
— Князей на возвышение! Желаем видеть князей!
Кричали, казалось, все, и крик этот заставил уступить. Вышел и поклонился народу вечевому князь киевский Острозор, за ним — и Келагаст. Первый улыбался чему-то, второй старался скрыть смятение. Оно и не удивительно. У антов давно так заведено: пока тот, кого сажают на княжеский стол, не получил еще общего признания, непременно должен получить его. Такого зовут перед свои глаза и требуют представить себя в беседе, а уж как дойдет до беседы, всего можно услышать — и насмешек, и такого едкого, что от них в пятках заколет. Надо иметь большую силу воли, чтобы выдержать все это и не сорваться и не представить себя таким, что не умеет быть терпеливым.
— Скажите, князья, — подал голос кто-то из думающих мужей, — уверены вы, что обязанность, которую возлагаем на вас, посильна вам?
— Уверенным может быть лишь тот, кто не знает, что это за обязанность, — ответил Острозор.
— А ты, Келагаст, что скажешь?
— Без веры не бывает уверенности, а без уверенности — победы. Кто верит, тот и способен победить.
— Верх! Келагаст взял верх! Кто еще желает выйти с ним состязаться?
Вперед выступил Светозар.
— Я.
Те, что были ближе и видели, весело, однако и не зло засмеялись.
— Молод еще. Рано совать нос в серьезные беседы мужей.
— Правда, ваша: я молод. Но вы не слыхали еще, что я хочу спросить у князей. Выслушайте, потом уже будете судить, следует или не следует совать мне в это дело нос.