Девушка подошла к тазу с холодной водой и стала умывать заплаканное лицо. Она с силой терла лоб до тех пор, пока кожу не защипало. Но несмотря на это, еще несколько дней она ощущала на своем лбу запечатлевшийся поцелуй жениха. Ей казалось, что кнез заклеймил ее своей печатью, и теперь ей от него никуда не убежать и не спрятаться.
ГЛАВА XV Прощание
Луминица прощалась с домом. Все обычаи и необходимые обряды подготовки к свадьбе закончились. Луминица с Виорикой и служанками под грустные песни вместе пошили подвенечное платье невесты. Кнез прислал с Михаем подарки, среди которых были и старинные украшения семейства Ченаде. Они были так красивы, что Виорика целый день разглядывала их и безо всякого стеснения громко завидовала Луминице.
Уже прошел и «зиуа чернутулуй»²⁴. Поскольку родственников кнеза не было, празднество устроили для семьи Тордешей, а также пригласили всех крестьян из деревни. Однако отсутствие некоторых гостей не помешало провести праздник с размахом.
На зиуа чернутулуй пригласили Рэду, бродячего музыканта-лэутара, который бродил по всей округе и без участия которого не проходило ни одно местное торжество. Богдэн сговорился с Рэду, что тот будет играть и на свадьбе Луминицы.
Во дворе поместья Тордеши устроили для всех жителей села танцы и там же на столах разложили скромное угощение. По окончании празднества Луминица с Виорикой и служанками просеивали муку, а потом до ночи пекли свадебные калачи.
До свадьбы оставалось всего два дня. Оставив на попечение служанок, нянюшки и матери сборы приданого и подготовку к свадьбе, Луминица неприкаянно бродила по дому, не зная, за что взяться. Все падало у нее из рук. Луминица предпочла бы развеяться прогулкой, по мать строго-настрого запретила ей кататься на коне по окрестностям.
- Ты должна понимать, Луминица, - сказала мать, отмеривая холсты, из которых служанки должны были пошить Луминице дополнение к приданому, - что ты теперь не просто дочь Богдэна Тордеша…
Мать оглянулась назад, но отца рядом не было, и она могла смело развить свою мысль дальше.
- …обедневшего дворянина без особых связей и будущего. Ты теперь невеста могущественного человека, знатного вельможи, который вхож в королевские покои и от которого зависят судьбы многих семейств страны. Ты станешь Луминицей Ченаде. Боже, я не могу поверить этому!
Мать опустилась на сундук и начала обмахивать свое вспотевшее от хлопот лицо краем холста.
- Доченька, как же я рада за тебя! Даже представить себе не могу, какая роскошь будет окружать тебя в замке.
Луминица вздрогнула. Мысли о замке и о будущем муже угнетали ее, но никто в семье не разделял ее чувств.
- Матушка… - голос девушки задрожал, - мне так не хочется уезжать от вас. Мне так страшно…
Кателуца бросила взгляд на Луминицу, отложила холсты в сторону и обняла дочь.
- Луминица, малышка моя, доченька моя любимая, думаешь мне легко тебя отпускать? Да я ночами не сплю, так переживаю. Да еще так быстро все сладилось. Я-то думала, ты еще годик или два с нами побудешь, нас с отцом порадуешь. А отцу-то каково, подумай! Но раз уж так получилось, раз такой человек за тебя посватался… Я и подумать не могла, что тебе так повезет. А там, глядишь, и Виорику кто-нибудь заметит. А может, кнез и Марку с Йонуцем куда-нибудь пристроит. Связи-то у него какие!
Мать погладила Луминицу по голове и со вздохом подняла холсты.
- Эх дел-то, дел-то… Кто же знал, что так все неожиданно, так скоро. А ты, Луминица, тоже помогла бы, поделала бы тоже что-нибудь.
- Я постараюсь, матушка, - ответила Луминица, но слезы сами вдруг навернулись у нее на глаза.
- Ну ладно, ладно, - мать снова жалостливо погладила дочь по голове. - Я понимаю твои чувства. Помню - я так волновалась перед свадьбой, что разбила любимый бокал батюшки, то есть твоего дедушки, Луминица. Ох и ругал же он меня тогда. Ладно, детка, мы и без тебя справимся, а ты пойди на свежий воздух. Вот день-то сегодня какой солнечный. И жарко как. Будто не апрель на дворе, а уже май. Иди, иди, погуляй напоследок на свободе.
Луминица послушно кивнула, оделась и убежала из дома, стараясь не попасться на глаза никому из домашних.
Отбежав от дома, она наконец смогла без свидетелей отдаться своему горю. В лесу никто не помешает ей плакать, никто не упрекнет ее в глупости и неблагодарности.