Утром опять мужик к знахарю. Что делать, спрашивает. Тот ему говорит:
- Обмажь окно тоже чесноком, иглы воткни и кресты разложи.
Мужик так и сделал.
Пришла ночью жена, хочет в дом войти, а не может. Туда-сюда тыркается, а ходу ей нет. До свету все бегала она. А как светать стало, заскрипела она страшно зубами и пропала.
Так несколько дней продолжалось. Ребенок все кричал, надрывался, а потом и умер, бедный.
Ну, сделал мужик ему домовину, похоронил. Сидит дома один, горюет. Ночью дверь открывается, входит его жена-покойница.
- Ты что ж сделал, - говорит, - черт старый? Меня в могилу свел и сына уморил?
Задрожал мужик, а куда от мороайки⁸ скроешься? Короче, утром пришли соседи, а от него одни косточки остались. Всего съела. Так и сгинул мужик…
- Что, так и съела? – расширившимися от страха глазами Ясек смотрит на нянюшку.
- А ты что, постреленок, тут уши развесил? Нечего тебе всякие ужасы на ночь слушать. Марш спать! Утром дочистишь! - кухарка сурово напускается на внука. Но Луминица и Виорика заступаются за Ясека и уговаривают дать ему еще посидеть вместе со всеми.
Ясек – их любимец. Они балуют его, тайком дают разные сладости. На шее Ясека покачивается кипарисовый крестик, привезенный издалека, из самого Константинополя, и купленный Луминицей для мальчика. И в ответ Луминица с Виорикой тоже получают подарки: летом надетую на травинку огненно красную низку земляники, осенью ожерелье из желудей или крепкий гриб с бархатной шляпкой.
- Нянюшка, а нянюшка!
- Что, Луминица?
- А скажи, почему на меня в детстве русалки напали?
Нянюшка отрывает глаза от работы.
- Почем же я знаю? Значит, что-то было такое.
Кухарка громко хмыкает.
- Немудрено, что напали. Почитай такого запрета не было, какой вы не нарушили, когда приехали.
- Ну ты, знай меру! – возмущается нянюшка.
- А что, неправду разве говорю? Разве ж можно на Русальной неделе дома полы мыть, одежду и всякое другое в речке стирать?! Шили – раз, холсты стирали в реке – два, на улице сушили – три, полы мыли – четыре… Да у меня пальцев не хватит все перечислить!
- А что ж нам делать было? Приехали, а дом в таком виде, что и голову некуда приклонить. Что ж нам, под кустом ночевать, что ли, было?
- Не знаю, под кустом али нет, а только не дело было такие работы ровнехонько на Русалии зачинать. Переждать надо было. И то я хозяйке говорила. Только она молодая была, да себе на уме. И слушать не стала: «Вы, голубушка, делайте, делайте, Бог милостив, как-нибудь обойдется». Да вот не обошлось, - с торжеством заключает кухарка.
Нянюшка сердито сопит, но признает себя побежденной в словесной баталии и замолкает.
- К тому же, на Духов день травы русальские в доме не разложили.
- Айонела, Айонела, а я что-то не поняла, - морщит лоб Луминица, - Если нельзя на Русальной неделе одежду развешивать, почему многие вешают около дома разную одежду?
- Так-то ж не для сушки вешают. Да и не все, Луминица, - снисходительно поясняет кухарка, - Это если в семье русалка есть. Родится, вот, девочка на Русальной неделе и на Русальной помрет, тогда точно русалкой станет. Или перед обручением невеста умрет. Вот беда родителям! Непременно такая русалкой станет.
- А ты когда-нибудь русалку видела?
- Не, это только особые люди могут видеть. Душой чистые, безгрешные. Дети тоже иногда видят.
- Может, я тоже тогда в детстве их видела?
- А кто ж знает, может, и видела.
- Так зачем одежду-то вешают? Для русалок, что ли?
- А как же иначе? Захочет русалка в свою неделю покрасоваться в нарядной одежде, а где ей ее взять-то? У нее ведь только та, в какой похоронили. Не слышала разве, как девки на Русальной поют:
Сидят навки на ветвях,
Просят праздничных рубах:
«Милые золовки,
Дайте нам обновки.
Милые сестрицы,
Дайте нам катринцы⁹.
Девушки-милашки,
Дайте нам рубашки.
Беленьких сорочек
Малый лоскуточек.
Хоть худые,
Хоть косые,
С рукавами
Аль какие.
Хоть бы ниточек моточек.
Не дадите – залоскочем».
- А то вон еще как бывает, - кухарка театрально понижет голос, - пожадничают родители и …
- Как пожадничают?
- А вот послушай, что мне свояченица рассказала. А ей ее знакомая из соседней деревни. Умерла как-то дочка у матери своей на Русальной неделе. А перед смертью и просила: «Ты матушка, похорони меня в моей праздничной катринце, которая вся расшитая и с кисточками. Хочу я в ней на том свете ходить-красоваться». Ну, мать дочку-то сильно любила, плакала дюже. Но катринцу отдать пожалела. «Зачем ей катринца такая красивая сдалась? Все одно ведь сгниет». И похоронили девку в другой одежде, а катринцу ее любимую не надели. Ну вот, прошел год со смерти. Наступила Русальная неделя. И является русалка эта к золовке, что с ней в доме одном жила. Они с золовкой хорошо жили, мирно, дружили даже. Вот доит раз золовка коз, а русалка ей и является. «Принеси мне, - говорит, - сестрица, ту катринцу мою любимую. Хочу я в нее нарядиться и походить на этой неделе». – «Да как же я принесу ее?! Матушка ее в сундук далеко убрала, мне не дает. Заругает она меня, если я возьму ее». – «Все равно вынеси и ночью около дома повесь. Я ночью в ней похожу и к утру назад принесу». Та, добрая душа, согласилась. Повесила она ночью катринцу около дома. На ночь повесит, а утром домой заберет, чтоб никто из домашних не заметил. И так всю неделю. А русалка-то катринцу за ночь то росой намочит, то измажет. Ну что ты будешь делать! Невестка катринцу днем назад клала, да только заметила свекровь, и давай молодуху ругать. «Ты такая-сякая, зачем катринцу моей дочери любимой берешь?!» Что ж делать, та и повинилась. Не для себя, мол, беру, а для дочки твоей, которая русалкой сделалась. Не поверила мать, конечно, прибить невестку хотела. А та и говорит: «Что вы мне не верите, пойдите сами ночью покараульте, как дочка ваша катринцу брать будет». Мать и решилась. С вечера стала караулить около дома. Вот ночью и видит – идет дочка ее умершая. Вскочила она: «Ах, донечка, донечка!» Та на нее взгляд бросила, мать брык – и мертвая! Вот так-то не в свое дело вмешиваться да мертвых караулить! А катринцу ту золовка так каждую Русальную неделю и вешала на улице. И что, говорит, удивительно. Истреплет порой русалка катринцу прям аж до ниточки. Я, говорит, эти шматочки сложу аккуратно и в сундук. На другой год достаю, а она как новая. Вот так-то бывает.