Лицо Сары исказилось, ее бросило в дрожь.
— Это правда, но не совсем… была еще одна причина.
И вновь она отвела глаза.
— Какая же? — ласково произнесла я, стараясь избежать осуждающих ноток.
Сара грустно пожала плечами:
— Я знала, что он меня не убьет. Я понимала: если я буду стоять рядом с ним, смотреть, куда он заставляет, и выполнять его приказы, не пытаясь убежать, он не причинит мне боли. Потому что я нужна ему живой, чтобы меня мучить.
— Я убедилась на собственном опыте, — осторожно произнесла я после короткой паузы, — что быть живой и мучиться все-таки лучше, чем умереть.
Девочка посмотрела на меня оценивающе:
— Вы так считаете?
— Да, — ответила я, указав на свои шрамы. — Я вынуждена смотреть на них каждый день и помнить, что они означают. Это больно. И тем не менее уж лучше я буду жить.
Сара горько улыбнулась:
— Вы бы не считали так, если бы вам каждые несколько лет приходилось переживать все по новой.
— Возможно. Только самое главное на сегодняшний день — что ты жива.
Я видела, Сара задумалась над моими словами, но не могла понять, какое решение она приняла.
— Ну вот, — продолжала Сара, — с минуту он стоял над Лоурель и просто смотрел на нее. Она не двигалась и даже ни моргала; она плакала. — Девочка тряхнула головой, словно увидела призрак. — Из глаз у нее струились слезы. Незнакомец улыбался, глядя на Лоурель, но далеко не счастливой улыбкой. Он и не думал смеяться над Лоурель, ничего подобного. Он выглядел почти печальным, потом наклонился и пальцами закрыл ей глаза.
До сих пор мы не знали, что он сам закрывал женщинам глаза перед смертью. Это подтверждало мое предположение о том, что его основная мишень — мужчины. «Он закрыл Лоурель глаза, не хотел, чтобы она видела то, что произойдет. Подумаешь, он все равно ее убил».
— А дальше? — спросила я.
Сара смотрела в сторону. Ее лицо изменилось, изменился и голос — стал вдруг деревянным или, скорее, механическим. Теперь она говорила отрывисто:
— Он поднялся. Поднес Лоурель к ванне. Перерезал горло. Слил кровь и бросил ее на ковер.
Сара старалась побыстрее проскочить сквозь эти воспоминания. И я поняла почему.
— Ты ведь привязалась к Лоурель больше, чем к Дину? — мягко спросила я.
Сара не плакала, но на мгновение зажмурилась.
— Лоурель была добра ко мне.
— Я сожалею, Сара. Что произошло дальше?
— Незнакомец заставил меня помочь ему перенести тела в спальню. Он совсем не нуждался в моей помощи. Мне кажется, он просто хотел занять мои руки, чтобы я не смогла убежать. Сначала мы перенесли Дина, затем Лоурель. Он подхватывал их под мышки, а я бралась за ноги. Дин и Лоурель были такие бледные! Я даже не представляла, что люди могут быть такими белыми. Как молоко. Мы положили их на кровать.
Сара замолчала.
— Что с тобой, Сара?
В ее облике снова промелькнуло что-то от деревянной куклы, как накануне вечером. От девочки, что сидела на подоконнике с пистолетом у виска и пела свою ужасную монотонную песню.
— Он вытащил из кармана кожаный футляр, открыл его и достал скальпель. Дал его мне и рассказал… он рассказал… как их разрезать… «От горла до пояса. Одним махом, не останавливаясь. Я разрешаю это сделать тебе, Сара. Я позволяю тебе разоблачить их, посмотреть наконец, каковы они изнутри». — Ее глаза снова потухли. — Мне казалось, что все это происходит не со мной. Как будто это была не я. Помню только, что все время думала: «Делай, как тебе говорят, — и останешься в живых». Я без конца твердила себе об этом, когда брала скальпель, подходила к Лоурель и распарывала ей живот, когда подходила к Дину, проделывала то же самое с ним, когда отворачивала кожу, потому что так приказывал Незнакомец. Под кожей находились мышцы, и он заставлял меня их рассекать и растаскивать в стороны, а там уже были кости и внутренности, и он заставлял меня копаться в них руками, вытаскивать их, вытаскивать, вытаскивать… Они были вязкие, как резина, и влажные, как желе, и ужасно пахли, а потом… все закончилось, — произнесла Сара, резко опустив голову.
Слова эти, как сточные воды вышедшей из берегов смертоносной реки, обрушивались на меня сплошным потоком. Освобождая душу Сары, они переполняли мою, они накрывали меня волной непреодолимого ужаса. Мне захотелось вскочить и убежать, никогда больше не слышать Сару, не видеть и даже не вспоминать о ней. «Ты не имеешь права, — приказала я себе. — Девочка может многое рассказать».
Я взглянула на Сару. А она смотрела на свои руки.