Другой из корреспондентов советует: «Если Вы сами поедете в город, мы можем Вас потерять. Да лучше всех нас бы повесили, чем допустить это. Вы умеете столько давать душе другого».
Кроме предателя Масокина, сидевшего на суде отдельно от других, все обвиняемые производили впечатление одной сплоченной и дружной семьи, которую Трауберг опекал с заботливостью любящего отца или старшего брата. Своей собственной участью он совершенно не интересовался, ничего не опровергал, ни в чем себя не оправдывал и со своего места подымался только тогда, когда вопрос касался виновности других, и то лишь в тех случаях, если кому-либо приписывалось то, чего он не совершал. Интеллектуальный убийца многих людей, в том числе и популярного в гвардейских сферах генерала Мина96, Трауберг сумел внушить судившим его гвардейским полковникам такое уважение к себе, что они верили каждому его слову. Присутствуя при их разговорах вне судебной залы, я могу удостоверить, что многие из обвиняемых смягчением своей участи были обязаны Траубергу в гораздо большей степени, чем своим талантливым адвокатам.
Председательствовал по делу военный судья, старый генерал Никифоров97, человек неплохой, но только очень уж бесхитростный, понимавший все жизненные явления только с точки зрения традиции «доброго старого времени». Он ненавидел всякое новаторство, а революционное в особенности.
В одно из заседаний кто-то из адвокатов передал обвиняемым несколько живых цветов. Заметив их в руках сидевших за решеткой подсудимых, Никифоров вызвал наблюдавшего за порядком офицера-коменданта и, сделав ему в крайне резкой форме публичный выговор, приказал немедленно все цветы отобрать. На другой день кто-то уже из публики, пользуясь перерывом заседания, подошел к решетке и незаметно положил на место, где обыкновенно сидел Трауберг, две красные гвоздики. Ввели обвиняемых, следом за ними вошли в залу судьи, и Трауберг, взяв лежавшие на его месте гвоздики, растерянно недоумевал, что ему с ними сделать? Скандал был неизбежен, но к общему изумлению, его не последовало. Никифоров посмотрел на Трауберга, погладил свою седую бороду и, ничего не сказав, открыл заседание. Так Трауберг и просидел весь этот день с гвоздиками в руке.
Через несколько лет после суда один мой знакомый, не имевший никакого отношения к этому делу, со слов родственника присутствовавшего при казни Трауберга и Масокина на Лисьем Носу, рассказывал, что увидев виселицу, Масокин вдруг потерял душевное спокойствие, стал убиваться и зарыдал как ребенок. Трауберг подошел к нему, обнял, прижал его голову к своей груди и всеми силами старался облегчить душевные страдания своего предателя.
По обстоятельствам дела смертная казнь могла быть применена только к Траубергу и Масокину. К первому, как организатору целого убийства, а ко второму, как покушавшемуся на жизнь министра юстиции Щегловитова, во время похорон убитого начальника тюремного управления Максимовского98. Все остальные обвиняемые по закону подлежали ответственности лишь за принадлежность к боевой организации партии социалистов-революционеров.
Из показаний Масокина между прочим стало известно, что молодая девушка Рогозинникова99 получившая от Трауберга поручение убить начальника тюремного управления Максимовского, должна была в случае удачи выбросить из окна его служебного кабинета револьвер. По этому знаку сидевшие в садике против этого окна сигнальщики оповещали по телефону словами: «Билеты проданы» группу террористов, которые, зная, что к месту происшествия поедет градоначальник, выходили на путь его следования и убивали его бомбами. Рогозинникова Максимовского застрелила, но брошенный ею без достаточной силы револьвер разбил только одно стекло двойной рамы окна, и ожидавшие в саду, не получив условленного сигнала, решили, что убийство не удалось. Они телефонировали: «Билеты не проданы», и террористы, оставив свои посты, уехали в Финляндию.