Возле Армантьера на фабрике шла работа. Показались немецкие гусары. Стреляли. Работницы оставались у станков. Сейчас снаряд может попасть в здание. И потом, кому теперь нужен этот тонкий батист? Все равно — наше дело работать. Германский офицер:
— Убирайтесь все! Вас могут убить здесь.
Но работницы дружным хором:
— Мы уйдем как всегда — в шесть часов.
Когда началась эвакуация Вердена, жителям окрестных деревень приказали покинуть родные места. До этого дня они оставались под обстрелом; рискуя жизнью, они продолжали свои обычные дела.
Но, услышав приказ, возмутились:
— Не хотим ехать.
— Да ведь вы погибнете здесь вместе с вашими фермами.
— Когда еще… а пока картошку копать надо, не время теперь уезжать.
В Пикардии я видел старого мельника. У самой мельницы стояла английская батарея. Мельник как будто не замечал ни работы артиллеристов, ни немецких снарядов, разрывавшихся в ста шагах от него. Он заботился только о том, чтобы солдаты не вытирали рук о чистые мешки. Он интересовался только тем, когда снова можно будет пустить мельницу.
Ипр. Просторная площадь перед разрушенными сводами рынка. Случайно уцелевшая статуя средневековой дамы попрежнему задумчиво улыбается среди зияющих дыр и обгорелых сводов. Каждые пять минут тяжелый снаряд с рокотом и гулом падает на мертвый город. Жителей давно нет, а солдаты прячутся в погребах и землянках. Но по средине площади, рассматривая развалины, мирно беседуют два английских солдата.
— Эти рынки и здания суда в Руане — лучшие образцы гражданского зодчества готики.
— О, да! Я очень рад, что попал в Ипр. Надеюсь, что удастся побывать и в Руане.
Рвется снаряд, но они, не шелохнувшись, что-то записывают в свои книжечки.
В Амьене только что прибывшие с позиций шотландские стрелки разглядывают какой-то памятник.
— Скажите пожалуйста, кому он поставлен?
Француз солдат в удивлении даже отплевывается:
— А кто его знает? Стоит.
Англичане спрашивают:
— А как пройти в собор? А когда его можно осматривать?
Идут, шагая под холодным колючим дождем. Француз недоумевает:
— Чудной народ! Другие вернутся, в кафе пойдут, к девицам. А эти — прямо или в собор или в музей. Станут у дверей и стрекочут. Ну, что тут занятного?
Теперь, если я снова увижу у ворот флорентийского баптистерия или в залах Лувра табуны англичан — чрезмерно любопытных, с красненькими Бедекерами, — я вспомню этих «туристов» и постараюсь не сердиться.
Иногда смерть отступает перед самыми обычными делами. «Всевластная», она робеет перед привычкой или будничной заботой, почти перед анекдотом.
В окоп кинули камень с запиской:
«Сегодня в полночь я перебегу к вам. Не стреляйте. Я эльзасец».
Прибежал. Немцы открыли по нему огонь. Мокрый, переполз через канал. Еле спасся, дрожал, слова не мог вымолвить. Французский офицер велел дать ему рюмку рома. Перебежчик завопил:
— Нет, нет. Я член Кольмарского общества трезвости. У нас прекрасное общество: две читальни, столовая… и еще четыре отделения.
Когда Верден был поспешно очищен от населения, в нем остался только старый сторож мерии. Немцы слали в город 350-м. снаряды. Знаете, чем занимался в эти дни сторож? Он расклеивал на стене мерии объявления о свадьбах, которые по закону должны быть вывешены за две недели до венчания. Те, что дали объявления, давно убежали. В городе одни солдаты, выходить из погребов опасно, но сторож знает только свое дело.
В маленьких французских городках существует особая профессия «оглашателей». Потеряет кто-нибудь кошелек или сбежит собака, «оглашатель» ходит по улицам, бьет в барабан и сообщает о пропаже. Недавно я был в Компьене. На город падали снаряды. По пустым, вымершим улицам спокойно шествовал старичок с барабаном и выкрикивал:
— Госпожа Лебрюн потеряла золотую брошку с тремя изумрудами. Вернувшему будет выдано пятьсот франков.
Поля Марнской битвы. Два года прошло, и старые раны не зажили, но затянулись. Время уже коснулось истерзанной земли. Кое-где в деревнях сиротливо глядят — разрушенная ферма, подбитая колокольня, сгоревший амбар. На стенах свежие заплаты. Ямы, вырытые снарядами, поросли травой. Только кресты, много крестов, порой одиноких, порой сбившихся в целые рощицы. На одних имена, другие немые; «здесь покоятся восемь французских солдат», «здесь погребен неизвестный солдат». По дороге едут возы с сеном. Недалеко от меня женщина. Она разыскивает могилу. У нее в руках бумажка — письмо? план? Нагибается, читает имена, идет дальше.