— Чей это дом? — спросил Валерий.
— В прошлый приезд к наместнику здесь жил Денториг сын Байторига, один из вождей сигамбров. Они всегда останавливаются в этом лесу. Денториг приходится нам родней — пояснила Альгильда.
Она села в углу на шкуры и смотрела на него с ожиданием и любопытством. Очень это было подозрительно. В его время так смотрели молодые девчонки, у которых от влюбленности шла кругом голова. Приятно конечно, но кто‑то же должен в такие моменты шевелить мозгами.
— Как тебе удалось уйти незаметно, тебя не будут искать?
— Туснельда скажет, что я сплю. В нашу палатку ночью никто не заходит — прыснула Альгильда, радуясь проказе.
Натурально девчонка.
— А Туснельда никому не расскажет?
— Зачем? — удивилась она — разве про такое рассказывают — она была серьезна и немного обижена.
— Прости — сказал Валерий как можно мягче — я просто за тебя беспокоюсь. Люди разные бывают.
— Я знаю, но мы с Туснельдой выросли вместе. Часто случается, я ее тоже прикрываю — потом улыбнулась — хотя, такого не было ни разу.
Они замолчали на короткий миг, и в разговоре непроизвольно возникла пауза. Девушка смотрела на него в ожидании, а Буховцев не знал, что сказать. Непривычное для него состояние. Он вспомнил о подарке, достал из — за пояса подвеску, и протянул ее Альгильде.
— Прости, я не знаю ваших обычаев, но все это время думал о тебе и вот решил подарить, чтобы и ты думала обо мне — он увидел, как вспыхнули удивлением и радостью глаза девушки.
— Это мне Марк? — с сомнением спросила она.
— Тебе любимая — как можно убедительнее подтвердил Валерий.
Она взяла подвеску, поднесла ее к светильнику и внимательно рассмотрела, а когда обернулась, ее лицо сияло.
— Марк, я тоже думала о тебе все это время — она вскинула руки и бросилась ему на шею.
На этот раз им никто не мешал, и Альгильда отстраняться не спешила. Поцелуи становились требовательнее и жарче, девушка уже тяжело дышала, и мелко подрагивала в его руках. Буховцев и сам мало чего соображал. В голове на короткий миг словно что‑то помутилось. Его губы искали ее губы, а руки пытались снять столу. Только это было не так просто. Ткань обтягивала тело плотно. Она снова отстранилась и загадочно смотрела на него, словно что‑то для себя решая. Глаза Альгильды горели лихорадочным блеском. Она взяла в руки подарок, посмотрела на него и нервно хохотнула.
— Что мне с ним делать Марк? У нас не дарят девам таких подарков.
— Совсем?
— Нет, дарить можно, но подарок принимает отец, или кто‑то их старшей родни.
— Ты хочешь, чтобы я передал подарок Сегесту?
Альгильда задумалась. Смотрела на подвеску, перебирала цепь и гладила камень. Было видно, что вещь ей очень понравилась.
— Но как по–другому я смогу его носить? Сама я могу принять подарок только от будущего мужа — сказала она с легкой досадой.
— Ну, так прими — спокойно сказал Валерий.
Альгильда посмотрела на него широко раскрытыми от удивления глазами, словно не веря услышанному. На ее лице в короткий миг промелькнула гамма чувств от недоверия до ослепительной радости.
— Марк? — спросила она.
— Да любимая, я хочу быть твоим мужем. По римским законам — добавил Буховцев.
Она вскрикнула, и снова кинулась ему на шею. На этот раз напор был так силен, что Валерий едва не опрокинулся на шкуру. Дальше все происходило словно в тумане. Они больше не стали себя сдерживать и через миг в угол полетели и туника и стола. Буховцев покрывал ее дрожащее, извивающееся тело поцелуями, а Альгильда тихо всхлипывала и стонала. Даже момент когда он вошел в нее Валерий помнил плохо. Все это было лишь продолжением того безумия, в которое они окунулись, и слабо воспринималось его, на короткий миг отключившимся рассудком. Несмотря на то, что Альгильда только что лишилась девственности, они предавались любви до рассвета. Перед тем как заснуть, Валерий вспомнил то, что его занимало еще недавно.
— У тебя слишком долгое имя. Как зовут тебя близкие?
— Альги — обессилено прошептала она, уткнувшись головой ему в грудь.
Буховцев положил руку на накрывшую его тело копну светлых волос, и они уснули на шкурах, под плащами. Наверное, это был его первый беззаботный сон в этих лесах, но длился он не долго. Вскоре они проснулись под крики петухов из канаба.
Было восемнадцатое июля — день битвы при Аллии, или 'Плохой день' как его называли римляне. В этот день все государственные учреждения закрывались. Да что там, даже обычные дела предпочитали не начинать и не вести, ввиду их предполагаемого неудачного конца. Этакая 'пятница тринадцатого' раз в году, принятая на государственном уровне. Тоже было и в легионах. Кроме караулов и обязательных работ все отдыхали. Редкий для легионов день отдыха, почти как Форс Фортуна. Разница лишь в том, что никто ничего не праздновал.