Гоцман под нос, но видно было, что он доволен. — Все прямо-таки роют землю, как те равлики…
— Кто? — засмеялся Кречетов. Его глаза возбужденно блестели, лицо порозовело.
— Кроты, — неохотно пояснил Гоцман.
У того места, где еще вчера ночью были въездные ворота, грели моторы управленческие ГАЗ-67, эмка с покореженной дверью и наконец-то починенный Васькой Соболем «Опель». Оперативники и офицеры прокуратуры попрыгали в машины, Гоцман сел в кабину «Опеля» за старшего. Говоря Ваське адрес, прислушался — как там сердце?.. Но стучало оно правильно, мощно и ровно. Так и должно работать сердце, когда идешь на настоящее дело.
Не доезжая квартала до места, выгрузились. Тишака с двумя офицерами прокуратуры Гоцман послал во двор, под окна, а сам обхватил Кречетова и третьего офицера за шеи и, волоча ноги по тротуару как пьяный, двинулся с помощью коллег к подъезду. Спектакль оказался ненужным — стоило им открыть дверь парадного, как они услышали наверху громкий крик и три выстрела.
Чертыхаясь на чем свет стоит, Гоцман вырвал из кармана ТТ и бросился вверх по лестнице. Мимо с ошалелым мяуканьем пронеслась кошка, под ноги некстати попалось полное мусорное ведро… Сверху несся пронзительный вой.
— Стоять! Кто идет? — нервно выкрикнул с верхней площадки Саня.
— Гоцман здесь!
Дверь в квартиру была приоткрыта. На полу, в коридоре, валялся, держась за живот, завывающий от боли человек, в котором Гоцман тут же узнал фальшивомонетчика Родю.
Держа на изготовку пистолет, сильно сжав губы, Давид бросился в комнату. Никого. Комната как комната, ни за что не скажешь, что бандитская хаза. У окна, на обитом куском старой жести полу, явно оставшаяся с военных времен печка-буржуйка, зингеровская швейная машинка, аккуратно заправленная кровать, стол под бахромчатой скатертью, зеркало, распахнутое окно чисто вымыто. И даже картинка висит на стене, вырезанная из «Огонька», — «Великий Сталин — вождь и организатор всех наших побед». «Патриоты, мать их…» — просипел Гоцман, переваливаясь через подоконник на опоясывающую двор галерею… За ним, пыхтя, следовал Кречетов.
Чекан бежал по галерее уже по противоположной стороне двора. Гоцман сощурился: очень хорошо, профессионально бежал Чекан. За ним мчались Якименко и Довжик. Внизу, по двору, бандита преследовали Тишак и двое из прокуратуры. Они то и дело с руганью отбрасывали преграждавшие им путь выстиранные простыни, развешанные для просушки.
Кречетов, припав на одно колено, прицелился в Чекана. Но тот, сгруппировавшись, перевалился через перила галереи и полетел вниз, во двор. Тотчас же оттуда, из-за простыней, громыхнул выстрел. Рухнул, обрывая белье вместе с веревкой, убитый офицер из прокуратуры…
Дыша как паровоз, вслед за Чеканом полетел во двор с галереи Якименко. В просвете между простынями мелькнула плотная спина убегающего человека. Падая, Леха больно ударился коленом, скрипя зубами, поставил ТТ рукояткой на ладонь. Мельком взглянул на убитого, лежавшего навзничь, — совсем молодой еще парень, лейтенант, эх…
— Давай, — прошептал Лежа сам себе и нажал на спуск. Но пистолет только сухо клацнул, отказываясь работать.
— Твою маму грубым образом! — в ярости заорал Якименко на всю Одессу, дергая затвор к чертовой матери. «Наган, что ли, у начальства попросить? — не вовремя мелькнула диковатая мысль. — Их никогда не клинит…»
В этот раз ТТ, словно испугавшись гнева хозяина, был послушен. Но Чекана уже и след простыл. Пока Леха распихивал тяжелые мокрые простыни, пока осторожничал, ожидая засады в арке… Тут и слон бы ушел. Якименко со злобой укусил себя за ладонь, смиряя дыхание. Вот родила же мама сына идиота!.. И ТТ тоже хорош!.. Он втолкнул ненадежный пистолет в кобуру и в ярости рванул с веревки простыню с красивой пулевой дыркой в центре.
— Какой шлимазл понавешал сохнуть столько тряпок?!
— Здесь прачки живут, — вздохнул, пряча оружие, Довжик. — Не пачкай.
Из-за простыней показались запыхавшиеся Гоцман, Кречетов и Тишак. Якименко отвел глаза.
— Этот поц подошел, постучал условным стуком, — рассказывал он, уже немного успокоившись. — Мы выждали, пока замок завертелся, и кинулись. Так поц успел со страха крикнуть. И Чекан, прямо через дверь, шмальнул два раза. В него попал и Довжику досталось…
— Мне только глаза деревянной трухой засыпало, — уточнил майор.
— А не надо было кидаться! — рыкнул Гоцман. — Я же предупреждал, чем может кончиться…
Он рассерженно поднялся со стула, еще раз обежал взглядом ничем не примечательную комнату, постучал пальцем по швейной машинке. И склонился наконец к Роде, который по-прежнему полулежал, только уже не на полу в коридоре, а на кровати. Родя тихо, сквозь зубы подвывал и время от времени ойкал.
— Сильно его?
— Я знаю, товарищ подполковник?.. — пожал плечами Саня. — Я ж не врач…
— Телефон здесь есть?
— Нету… Во всем подъезде нету.
Гоцман и Кречетов, обменявшись взглядами, подхватили Родю под мышки, отчего тот взвизгнул, и поволокли в прихожую. На ходу Гоцман бросил:
— Михал Михалыч, перетряхни квартиру. А мы с Виталием потянем Родю до УГРО…
— А я? — растерянно встрял Якименко.
— А ты давай понятых. И Довжику помогай…
— Считайте, легкая царапина, — озабоченно говорил Арсенин, заканчивая делать Роде перевязку. — Пуля прошла под кожей. Ушиб грудины. Возможно, трещина в ребре. Но в целом, можно сказать, ему очень повезло…
— Ему повезло?! — весело фыркнул Гоцман. Он перестал безостановочно кружить по своему кабинету, потыкал себя пальцем в грудь. — Нескоро будет! Это мне повезло еще как! Я б себе в жизни не простил, если бы потерял такой сочный фрухт! Родя, обойди всю Одессу от Ланжерона до Слободки — нет человека, шобы радовался за тебя, как я это делаю! Даже б твоя мама отдохнула! У меня ж до тебе разговоров — таки языка не хватит…
— Я ничего не знаю, — простонал Родя, закатив глаза.
— Конечно! Без второго слова!.. — рубанул воздух ладонью Гоцман и внезапно резко склонился к раненому: — А я ж тебе поверил, Родя… На горе на моем ты сыграл… Слизень ползучий!..
— Давид Маркович! — строго заметил Арсенин, оттеснил Давида и принялся надевать на раненого рубашку.
— Ой-ой-ой-ой!.. — Родя скривился от боли, покорно протягивая врачу руки. — Не знаю я ничего! О-о-о-ой…
Кречетов стоял у двери кабинета Гоцмана. Рядом, не сводя с майора преданных глаз, вытянулся низенький плотный Лужов, от старательности часто моргавший. На его застиранной до белизны гимнастерке смешно топорщились погоны и болталась медаль «За отвагу».
— Бегом, бегом, Охрятин!.. — Кречетов зло смотрел на неторопливо шагающего по коридору конвойного Охрятина. В руках у того был графин с водой. — Неделю тебя тут ждать, что ли?
Охрятин послушно перешел на бег. Он был похож на медведя, которого научили бегать в цирке из-под палки. Вода тяжело забултыхалась в графине.
— Вот, товарищ майор, — тяжело выдохнул он, притопнув от усердия сапогами. — Вода.
— Свободен пока, — кивнул Кречетов, принимая графин. — А ты, Лужов, стой здесь, и чтобы ни на шаг!..
В кабинете резко пахло нашатырем. Арсенин как раз выбрасывал использованную ватку в корзину для бумаг. Одетый Родя время от времени сильно вздрагивал и морщился.
— Уже не надо, — помотал головой врач, глядя на графин в руках Кречетова.
— Откуда кровь?
Майор взглянул на свои пальцы.
— Это я испачкал. Сотрудника у меня сегодня убили… — Он смочил руки водой из графина, вытер полотенцем, которое протянул врач. — Замечательный был парень, двадцать три года всего…
— Сочувствую… Минут через двадцать его начнет знобить. — Арсенин вновь повернулся к Гоцману, кивая на Родю. — Лучше все-таки дайте ему горячего чаю. В случае чего я у себя…
Кречетов приоткрыл дверь, выпуская врача из кабинета, заодно крикнул Охрятину, чтобы организовал горячий чай. И, присев напротив Роди, стал наблюдать, как нетерпеливо выписывает кренделя по комнате Гоцман. Он снова напомнил майору большого сильного зверя, который выжидает момент, чтобы вцепиться в жертву.