- За это ты еще ответишь,- пробормотал он, хотя явно не слишком обращая внимания, на то, как нервно его руки сжимают древко гарпуна.
Монах снова поклонился, сложив ладони. У Иньясу самого дыхание перехватило, когда поклон Опау был едва ли не ниже самого монаха.
Он прокашлялся, и монах извиняющее развел руками.
- Простите, я не представился, даже если вы узнали меня, Менре и Упаоу, если не ошибаюсь. Мое имя Махидесу, раньше я всего лишь был вторым помощником старейшины Рама. Теперь же мне предстоит помочь колесу завертеться в ту или иную сторону.
- Махидесу, да я помню. Представитель религии Юго-Восточной Азии. Это знак о многом может сказать,- кивнул Мунаре. И Опау закивал головой.
- Значит судья,- неожиданно Опау рассмеялся, заставив исчезнуть как можно незаметнее гарпун,- но по правде говоря не помню, чтобы мы встречались раньше.
Что это с ним? Такое поведение было для Опау подобно тому, как если бы, например, бабушка решила вдруг, что она станет его личным менеджером в группе.
- Вы проводите нас? По правде говоря, мы уже опаздываем. А по дороге, раз уж мы так удачно встретились, должно быть сегодня нам благоволит сам Люсол, не могли бы вы поведать нам что-то о грядущем Противостоянии. К примеру, вот Ньяс, ему бы очень не помешало узнать, каков уровень оканли, да хотя бы мой или Мунаре, а лучше кого -то посильнее, ну например Замбу или Кубара. Ольва конечно, скорее всего сильнейшая, но все же... Ему было бы намного легче, ведь ему придется тяжелее всех нас вместе.
- Заткнись, Опи, ты хуже рыночной торговки. Кроме того, тебя бы выперли с рынка в первый же день, едва ты бы рот раскрыл.
Опау до ушей залившись краской, зарычал.
- А, понимаю, вы хотите получить сведения, которые невозможно узнать из нашего средства связи. Хотя, признаться,- монах виновато улыбнулся,- с тех пор как его создали, у меня так и не было времени познакомиться с ним поближе. Боюсь, я не смогу помочь вам. Все эта технологии... мы слишком далеко здесь от всего с этим связанного. Наверное только священник Тота, да еще старейшины знают наверняка, как им пользоваться. Правда,- Махадесу с нарочитой осторожностью приподнял медальон, висевший на груди Иньясу,- ах, вот,- его пальцы что-то быстро нажали,- вот, старейшина Рам желает всем доброго утра, и просит всех собраться ровно к восьми утра в Старой Цитадели. Восемь утра! - воскликнул Махидесу, бросив быстрый взгляд на небо,- но мы же почти опоздали. Нам следует поторопиться. Это честь для меня, сражаться, с тобой, Иньясу Канти.
Иньясу споткнулся на ровном месте, уставившись вслед развевающемуся одеянию быстро зашагавшего по улице Махидесу, за которым уже припустил сосредоточенный Мунаре и мрачнее тучи Опау. Махидесу. Значит он...
- Что -то подозрительно много народу следует за нами,- Иньясу в который раз оглянулся через плечо. Да, так и есть, куда бы ни сворачивал их проводник - молодой монах, целая толпа одетых в бело - серое, подвязанных веревками, с длинными волосами, странного вида людей, непременно выбирала тот же путь. И меньше всего они походили на священников. Во главе колонны следовал человек с бубном. Как только они замечали, что Иньясу бросал в их сторону хотя бы беглый взгляд, то сразу сильнее затягивали странное сочетание слов и песнопений, фактически, они чуть ли не кланялись ему, воздевая ладони. Иньясу чувствовал себя крайне неуютно.
- Эй, пропустите, похоже вы не торопитесь. Что нравится наслаждаться почетом? - голос принадлежал Тиве, которую неизменно сопровождал Сид, увешанный разнокалиберным оружием словно новогоднее дерево. Иньясу прикинул, что все вместе должно весить никак не меньше полутонны.
- Эй, если тебе что-то мешает, можешь идти по соседней улице,- огрызнулся Опау.
- Это самая короткая дорога, а твоя королевская свита,- Тиве удалось вложить в это слово целое море презрения,- затрудняет движение.
- Я... не понимаю. Если ты о них, то они увязались за нами сами еще от гостиницы.
- Вот- вот,- бросила через плечо, не оборачиваясь, Тива. Зашагав быстрее, она гневно тряхнула своими рыжими хвостами.
- Ну, парень, это же кришнаиты, не станешь же ты утверждать, что они сами проникли в Цитадель. Кого кроме тебя они пришли поддержать, священник Вишну?
- А, теперь мне все ясно,- усмехнулся Мунаре.
Сам Иньясу не находил здесь повода для веселья.
-Подумай, Ньяс, они считают тебя, священника Вишну, почти равным Кришне, как восьмой аватаре Вишну,- поддакнул Опау, покачав головой.
Все это время ни один из них словно не замечал Махидесу, стоявшего чуть в стороне. Похоже, не для кого не было секретом, что характеры священников во время Противостояния становились смертельно непредсказуемы. И лишний раз в их ссоры, если это не мешало ходу Противостояния, лучше было не вмешиваться.
Иньясу мог только глазами хлопать. Такого он не ожидал. Так, сопровождаемые криками и песнопениями, они вступили в старую Цитадель. Она представляла собой просто нагромождение плит,- все что осталось от развалин сооружения, древность которого могла измеряться даже не сотнями лет. Это место, как оказалось, находилось почти на самой окраине Алмуна, и одним своим концом выходило на необъятные просторы каменистой пустыни, по которой они еще недавно добирались сюда.
-Скорее, займите ваши места. Старейшина Рам будет говорить,- Махидесу, быстро поклонившись, почти бегом спустился по ступенькам, ведущим к группе монахов, среди которых выделялся статный человек. Несомненно, это и был сам старейшина Рам.
Они удобно устроились между двумя покосившимися каменными блоками, третий же образовывал своеобразный навес от солнца. Иньясу не решился бы сказать, как много священников, шаманов, целителей, всех тех, кто заполнял ярус за ярусом импровизированные ряды, находилось здесь. Конечно, он видел сколько пестрого народа толпилось на улочках Алмуна все эти два дня, но арена никак не могла вмешать столько, сколько на ней было народу. Все цвета кожи, все оттенки одеяний, сотни языков и наречий. Но даже среди этого шума отчетливо звучала залихватская речевка команды Реба, вынужденной сесть отдельно. И время от времени через равные промежутки повторялось 'Хари Кришна' со стороны выделявшегося на общем многоцветье бело-серого пятна голосивших в едином порыве кришнаитов. Впрочем так они реагировали на каждый его поворот головы, едва замечали, что он только взглянул в ту сторону. Совпадение, но они старались чередоваться с речитативом банды Реба, что все вместе создавало непередаваемую симфонию.
Сами ряды зрителей выглядели довольно неровно, следуя мозаично разбросанным плитам, но вот разделились все весьма занятно. Видимый беспорядок на первый взгляд, в последствии делал очевидным, что место на той или другой стороне рядов было выбрано не случайно. Созидание и Разрушение будто две половины знака Дао разделили всех присутствующих на тех, кто по той или иной причине предпочел одну из сторон. Сотни людей,- каждый из них вовсе не случайно находился там или здесь. Возможно, те боги, духи или силы, которым поклонялись, служили, приносили жертвы во всех концах мира так или иначе относились к одной или другой стороне. И сидящих на половине Разрушения было ничуть не меньше, чем их противников. И, как и здесь, на той половине было не меньше улыбчивых лиц и светящихся восторгом глаз, ровно как и мрачных и темных лиц, старательно по какой-то одной им ведомой причине прячущих глаза.
По периметру площадки примерно тридцать на тридцать метров выстроились в цепь монахи с небольшими серебряными гонгами в руках. Судьи - те двое, что участвовали в поединках, как пояснил все знающий Мунаре, заняли почетное место. Одним был Махидесу, что был их проводником. И рядом с ним очень похожий на него молодой монах. Они могли бы быть братьями. Но, должно быть, он ошибался, вряд ли монахам позволено иметь семью. Иньясу невольно заинтересовало то, насколько иным было лицо юноши, едва ли на вид старше его самого на десяток лет. Глаза молодого человека неотрывно и гневно, что совершенно не вязалось с безмятежным выражением лиц остальных служителей Цитадели, были прикованы к единственной группе, вокруг которой образовалось свободное пространство среди части Разрушителей на противоположной стороне арены поединков. В ней Иньясу, вытянув голову, заметил готическую красавицу, смуглого черноволосого мулата с жестким блеском в глазах, парня одетого в зеленое, глаза которого словно все время выискивали с кем бы подраться, и еще одного по виду выходца из средней Азии с почти выбеленными волосами, одетого в строгую похожую на мундир белую одежду. И все они, включая и уже знакомого Иньясу Цами образовали тесный круг рядом со священником Шивы. В душе Иньясу всколыхнулась память об неопаляющем пламени и насмешливом взгляде темных глаз. Но было в нем что-то, что внушало уважение к этой древней мудрости в его глазах молодого человека, не старше его самого. Иньясу еще подумал привлечь внимание Мунаре с Опау, но одновременно над ареной разлился мелодичный разнотональный перезвон, когда каждый гонг извлек свою неповторимую ноту, образовав единый гармонический аккорд. И с этим ударом все монахи разом повернулись к ним и отвесили низкий поклон. Иньясу неуверенно заерзал на ставшем словно жестким сиденье. Кем они видели их? Ведь насколько понял Иньясу монахи и сами обладали силами, сходными с их собственными. Вся важность и не до конца ясная еще значимость Великого Противостояния пронзила его, одарив странным чувством отстраненности.