Оглянувшись по сторонам, Иньясу поправил импровизированную головную повязку. Ему пришлось повязать верхнюю тунику поверх головы чтобы хотя бы как-то защититься от жестокого солнца долины. Оглянувшись по сторонам, Иньясу поспешил отвести взгляд. Ни куста ни травинки. Не было даже мелких животных. Что обычно находили то небольшое количество пиши и воды даже в этой бесплодной местности. Вообще ничего. Одиночество, никогда Иньясу не думал, что оно может так давить. Сначала Мунаре и Опау, потом Син и Амико. Он никогда еще не был один. - Гаруда! позвал он,- вглядываясь в почти выцветшую от солнца синеву неба. Он ждал огненного блика.
'Гаруда, птица Грозы, укажи мне путь'.
Безмолвие пустыни смеялось над ним, шелестя мелкими камешками. Опершись рукой на один из стоячих камней в рост человека, словно зуб вырастающий из под земли среди редкого леса таких же собратьев, Иньясу взглянул на свою ладонь. Не может быть. Она не слышала его. Он колебался долго, но все же решился в конце концов. Может ли Ананта так разозлиться на него, что не явится на его зов? Он будто старался докричаться до того, кто был отделен от него целым миром.
Может, если воспользоваться Каустабхой как проводником... Пристально и долго Иньясу вглядывался в глубины алмазной подвески, и потом пальцы его разжались, кулон упал на грудь. В неверии священник скользнул пальцами к лотосу, поверхность его была так же безжизненна как и природа вокруг. И только теперь, поначалу он не заметил из-за усталости и какого-то оцепенения, Иньясу ощутил внутри себя пустоту. Странная и пугающая, она не была похожа на пустоту одиночества, она словно поглощала его изнутри. Иньясу приложил ладонь к груди будто стараясь удержать то, что ускользнуло из нее. Оканли... ее, он больше не ощущал ее! - высоко в небесах раздался пронзительный крик. Поискав взглядом, Иньясу нашел сероватую точку, парившую в солнечных лучах. Вольный хищник вышел на охоту. Пустыня теперь вовсе не казалась безжизненной, она жила своей особенной жизнью, вытягивая каким-то образом, поглощая все связанное с оканли, теперь Иньясу в полной мере ощутил всю свою беспомощность.
Что он здесь делает, что он сможет сделать, где благословение Люсола когда оно так нужно? Пальцы Иньясу крепко сжались на раковине. 'Помоги мне! Помоги... укажи путь'.
Неожиданно земля под его ногами вздрогнула, и в ее глубинах зародился глухой гул. Поверхность на которой он стоял повело в сторону, затем назад, мелкие камешки заплясали на ее поверхности. Иньясу вынужден был схватится за камень к которому прислонился, чтобы не упасть. Гул прекратился столь же внезапно, как и дрожь... Юноша закашлялся, когда туча мелкой пыли поднятой в воздух попала в горло. Буквально на ощупь он опустился у подножья камня. И в следующий миг камень под его спиной начал крениться назад. Вместе со следующим толчком он потерял опору, а третий... ноги его потеряли опору, и он полетел вниз, отчаянно хватаясь за пустоту.-'Помоги'!!! - в отчаянии закричал он. И пальцы его нашли последний сухой кустик, жалкий и выжженный солнцем, но все же цепляющейся за жизнь в этой жестокой пустыне смерти.
К чему он тянул руку тогда, отчаянно цепляясь за высушенный жестоким солнцем кустик, что и сам безнадежно пытался удержаться на самом краю обрыва. Ну почему, почему именно так? Так глупо и бесполезно. Он не может так погибнуть, не теперь, когда он прошел так много. Как тяжело, но не так, как пытаться ухватиться за кустик, что уже готов был вырваться из щели, в которой пустил слабые корни.
Снизу донеся все приближающий вой ветра, неожиданно сильный порыв ветра бросил его на стену, и это стало последней каплей. Кустик больше не мог выдержать, слабые корни вырвались, - рука Иньясу держалась за пустоту, Он падал, в бездну. 'Помоги мне, помоги!'- он и сам не знал, к кому обращена была эта мольба.
- Сюда,- сияние затопило небо, сияние обретшее облик человека, склонившегося над обрывом.-- Вверх, давай, ты сможешь,- повинуясь этому мягкому певучему голосу, Иньясу потянулся к этому золоту. Цепкие и удивительно нежные пальцы обхватили его ладонь, и тогда другой рукой он смог схватиться за край утеса.
- Сейчас, иди ко мне,- голос поник в него, затопив всепоглощающей волной.
'Наконец то я нашла тебя',- шепот пришел словно из ниоткуда и в затуманенном мозгу Иньясу слова поначалу не сложились в осмысленную фразу. Но этот голос, мягкий и пронизанный нежностью, где же он мог слышать его? Свет ярче солнца наполнил глаза болью, но он заставил себя открыть веки. Озаренное мягким светящимся ореолом, на него глядело улыбающееся лицо, лицо из прошлого, а может из прошлой жизни. Слегка раскосые глаза, отчего то он сразу подумал, что они были оливкового оттенка, гладко зачесанные шелковистые волосы, цветок лилии как изящное украшение с правой стороны.- большего он разглядеть не смог. Попытка приподняться была нежно, но настойчиво остановлена,- мягкая изящная ладонь, прикрыла его губы, заставив опустится назад, вдобавок исключив малейшую возможность возражения.
- Ну, думаю, теперь, ты в порядке,- улыбка незнакомки ослепила его, затопив теплом,- в ней было все, и безграничное милосердие, и жалость, и тепло, что казалось, предназначалось ему одному. Раньше Иньясу думал, что на такое способна только Амико, теперь он понял, что ошибался.
- Спи, ты должен быть сильным,- другая рука прикрыла его веки,- тень на миг заслонила солнце, а потом все растворилось в звоне невидимых колокольчиков.
Когда Иньясу очнулся, ему показалось, что ночь уже наступила. Что-то холодило глаза. Ладонь нашла что-то влажное и холодное,- он стащил с лица шелковый шарф, вышитый птичками и бабочками. Неужели... Да, нет, не могло ли ему это присниться,- ему кто-то помог, и эта незнакомка,- словно богиня милосердия, сошедшая с небес. В Китае ее называли Гуань Ин, в Японии Каннан, но всегда в час испытаний, на пороге смерти, люди взывали к ее силе, и она помогала им, каждому, чьи мыли были чисты, а помыслы незапятнанны эгоизмом и корыстью.
Ни малейшего следа боли или усталости он не ощущал. С другой стороны, по его ощущением не могло пройти слишком много времени. Она исцелила его? Но кто она? И почему ее черты кажутся настолько знакомыми. Он видел ее, не в таком виде, совсем другую. Этот платок,- все, что осталось в воспоминание о его спасительнице. Иньясу еще некоторое время просто бессмысленно разглядывал ткань, заботливо оставленный как спасение от дневной жары. А солнце еще только-только покинуло зенит. А затем он повязал его на запястье. Пусть он будет его счастливым талисманом. Талисманом, спасшим его там, где даже благословение Люсола оказалось бессильным.
Густой туман, казалось, становился все плотнее, если он ничего не найдет совсем скоро, Иньясу придется ночевать прямо под открытым небом. Неожиданно в клубах молочной плены, он заметил неясный силуэт. Не может быть, это должен быть Син! Иньясу и сам не знал, почему ему пришла на ум эта мысль, но он бросился вперед, к остановившемуся силуэту.