-- Мелкая сошка, -- буркнул Виченте, когда гости разошлись, и они вдвоем с братом остались сидеть в кабинете Теодато. Между тем выяснилось также, что Моро ужасно много курит; Теодато сам был не любитель табака, однако добродушно велел прислуге принести в кабинет пепельницу, и теперь жесткое лицо Виченте то и дело еле заметно освещалось в сумраке огоньком сигареты.
-- Ну да, люди поважнее подождут, пока я приглашу их к себе, -- согласился Теодато, которому все больше и больше нравилась прямолинейность Виченте. -- А самые важные захотят, чтобы я привел тебя к ним.
-- Чувствую себя животным в зверинце.
-- Не очень приятно, должно быть.
-- Не то слово.
Они замолчали. В кабинете горела одна лишь настольная лампа, и остальная часть комнаты погружена была во мрак, нарушаемый только сигаретой Моро.
-- Чем ты занимался в Вакии? -- полюбопытствовал Теодато. -- Как там вообще?
-- Как... точно так же, как здесь, только поменьше масштабом, -- пробормотал тот. -- А что до того, чем я занимался... чем занимаются люди вроде меня? Саморазвитие, медитации, духовные практики и тому подобное... ха.
-- Духовные практики? -- повторил Теодато и рассмеялся. -- Ну-ну.
Ухмыльнулся в ответ и Виченте.
-- Я занимаюсь тем, что прожигаю жизнь, любезный брат, -- сказал он. -- Как и почти все аристократы, не наделенные никаким талантом.
-- Те, кто им наделен, большую часть времени занимаются тем же. Я, конечно, стараюсь брать побольше работы, но ее для вычислителей не слишком много.
-- Каково это, а? Быть вычислителем.
Теодато улыбнулся и пожал плечами.
-- Ну, для меня это, разумеется, обыденность. Так, раз в несколько дней посещаю здание гильдии, иногда получаю задания от мастеров, произвожу необходимые вычисления... изредка доводится отправиться куда-то, чтобы сделать работу на месте. Чаще всего задания поступают от космонавтов, конечно же.
-- Все же, наверное, это дает почувствовать себя полезным кому-то.
Жесткое лицо Моро опять выплыло из сумрака, озарившись алым огоньком, и притухло; Теодато несколько озадачился. Ему и в голову раньше не приходили подобные вещи.
Но, подумав, он обнаружил, что вполне понимает своего двоюродного брата. Всю жизнь жить, изо дня в день ничего не делая
полезного
; только медитации, только чертовы духовные практики остаются таким, как они, либо -- на выбор -- монастырь в степи, тяжелая и бессмысленная физическая работа и опять те же самые медитации и духовные практики, просто в более аскетической форме. Есть, конечно, еще философия, творческие занятия, но и они часто не дают того ощущения, которого так просит душа.
-- Ну, если насчет прожигания жизни, -- опомнился задумавшийся Теодато, -- то предлагаю завтра же этим заняться. Чем хороша, наверное, Тонгва, так это столичным изобилием. Раз уж все равно из приличия придется знакомить тебя со всеми уважаемыми людьми в этом чертовом городе, не нанести ли нам визит семейству Лупанио, что живет по соседству? У них, между прочим, две молоденькие дочери.
Виченте белозубо ухмыльнулся в темноте.
***
Он сидел на широком подоконнике, прислонившись виском к стеклу, и очень был в эти мгновения похож на мальчишку, каким она впервые встретила его уже больше года тому назад; худой, с острыми коленками, кучерявые волосы его опять отросли и касались плеч, и только золотистая щетина, кажется, разрушала немного это впечатление.
И, может быть, взгляд.
В последние дни его опять охватила апатия. Она так радовалась было, когда он развил бурную деятельность, без конца что-то читал, упражнялся во дворе с клинком, который ему оставил Бел, даже ездил куда-то: куда, он не говорил ей, но она догадывалась, что опять по крышам. Небо всегда особенно влекло его.
Вот вся деятельность стихла, и Леарза опять мог целыми днями просиживать в одном месте, будто бы о чем-то думая. Волтайр сама себе не желала признаваться, но она даже начала немного побаиваться его. Она его не понимала; порою он странно смотрел на нее, и у него был при этом пугающий взгляд, серые глаза его совсем темнели, лицо становилось жестким. Порою, наоборот, он внезапно хватал ее, принимался с силой обнимать, лихорадочно целовал ее волосы и виски, будто прося прощения за что-то, но никогда ничего не говорил.
Волтайр беспокоилась, однако обычно держала свое беспокойство при себе, оставалась с ним ровно приветлива и весела, будто ничего не происходило.
Изредка, впрочем, беспокойство ее все равно прорывалось, как и теперь. Увидев, как он сидит, глядя перед собой, и лицо его буквально выцвело, даже как-то посерело, отражая пепельный зимний свет, Волтайр не вытерпела и подошла к нему, мягко убрала волосы с его лба. Ей всегда зачем-то так нравился его лоб, и эти выпуклости над его бровями, придававшие ему отчего-то сходство со львом. Теперь еще и грива волос усиливала это ощущение.
Он повернул голову, и глаза их встретились.
На какой-то миг его выражение смягчилось, Леарза поднял руку и поймал ее кисть. Волтайр пожала его пальцы своими.
-- Ты опять тоскуешь, -- тихо сказала она. -- Нельзя сидеть без дела целыми днями. Может, съездим куда-нибудь? Или, хочешь, позовем Корвина с Сетом. Если сказать этим прохвостам, что я испеку для них пирог, они примчатся быстрее ветра.
Он улыбнулся ей одними губами.
-- Не нужно. Мне просто... многое надо осмыслить, ты знаешь. Я все никак не пойму, что правильно, а что нет...
-- Ты по-прежнему раздумываешь, не нужно ли тебе бежать отсюда?
-- И это тоже. С одной стороны... я боюсь причинить тебе вред, но, с другой, не хочу покидать тебя.
-- Я не думаю, что ты когда-нибудь причинишь мне вред, -- возразила женщина. -- Но если тебя это так сильно мучает, может быть, тебе просто стоит перебраться в Ритир, поближе к разведчикам? Ведь это совсем не означает, что мы расстанемся с тобой. От Дан Улада до Ритира можно долететь за каких-то пятнадцать минут.
Его лицо снова отвердело.
-- Ты боишься меня?
-- ...Нет, -- соврала она. -- Я просто не хочу, чтобы тебе было плохо. Если ты так и будешь целыми днями тосковать на подоконнике...
-- Может быть, ты сама хочешь, чтобы я ушел? Только скажи, я немедленно соберусь и уеду.
-- Да нет же. Это была твоя идея, не моя.
-- А если я уйду?
-- Леарза, -- вконец запутавшись, негромко воскликнула Волтайр. -- Такое ощущение, будто ты хочешь, чтобы я уговаривала тебя остаться.
Он отвернулся.
-- Я дурак, -- пробормотал он. -- Я действительно этого хочу. Но ты, кажется, желаешь избавиться от меня.
Она опешила и осталась стоять, отпустив его руку.
-- Это же... нелогично, -- сказала она, недоверчиво рассмеялась. -- Сперва ты убеждаешь меня, что ты опасен и потому должен уйти. А потом хочешь, чтобы я уговорила тебя остаться. Но если я буду уговаривать тебя, и ты останешься, то по-прежнему будешь считать, что подвергаешь меня опасности... к черту, я запуталась! Я ничего не понимаю, Леарза... чего же ты добиваешься?
Он совсем отвернулся, уткнувшись лбом в стекло, и плечи его принялись беззвучно содрогаться; Волтайр перепугалась поначалу, подумав, будто он плачет, но когда ей удалось заставить его посмотреть на нее, она обнаружила, что он тоже смеется, только взгляд у него в эти моменты был страшный.
-- Конечно, ты ничего не понимаешь, -- сипло произнес он. -- Если бы ты уговаривала меня, я бы скорее ушел. Но я ушел бы, уверенный, что ты любишь меня. Ты любишь меня, Волтайр?
-- Я люблю тебя, -- покорно сказала она, глядя в его глаза. Он пугал ее; но в то же время в этом его безумии было даже что-то, притягивавшее ее к себе.