— Это. Всё. Твоя. Ебучая. Магия, — процедил Иорвет, гипнотизируя расстояние между их губами. Выплёвывал каждое слово ей в губы и неотрывно глядя в глаза, сжимая манящие изгибы ведьмовского тела.
Жёлтый мешался с зелёным, кружась темнеющими масляными каплями. Чарис чувствовала нетерпение Иорвета, с которым он стремился войти в неё, и сердце колотилось так быстро, без права на малейшую попытку освободиться. Она действительно задыхалась, а во рту разлилась солёным кровь, и Чарис сладко простонала, в очередной раз ища его губы и окончательно забываясь в свинцовой душной тяжести, окутывающей её тело как кокон.
Его руки повсюду, и он хотел её и злился, что она опоила его душащей магией.
Стены раскачивались, она тонула в сметающем всё хаосе.
Последнее, что Чарис видела перед собой - искажённое лицо Иорвета и пляшущее безумное пламя.
***
Когда Чарис проснулась, сумерки разлились над городом сиренево-лиловой акварелью. Она зевнула в подушку и зябко повела плечами, кутаясь в одеяло. В мозгу вспыхнули яркие картинки недавнего сна, и с неё сорвало покрывало обыденной сонной усталости. Она испуганно села в кровати, замечая при этом, что лежит под одеялом совершенно голая.
— Не может такого быть, — она глухо простонала, пряча лицо в ладонях. Резко отбросила за спину спутанные после сна волосы, соскочила с кровати и быстрым шагом приблизилась к высокому зеркалу в бронзовой оправе. И обомлела.
На неё испуганно взирало округлившимися глазами собственное отражение, с распухшими губами, всклокоченное, с горящими на светлой коже беспорядочными синяками, образующими среди общего хаоса закономерные пять небольших точек. Застыв, она некоторое время просто смотрела на себя с ужасом и недоверием. Резко подхватила со спинки кресла халат и быстро завернулась в него, точно обжёгшись.
Это не могло быть реальностью.
Он не мог прийти к ней и целовать её, и трогать, и тем более признаваться в любви.
Это простосонпростосонпростосон.
Мысль билась пульсирующей жилкой на виске. Паника росла, вырываясь тремором в руках.
Ей захотелось закрыться в квартире, включить хороший фильм, завернуться в плед и пролежать так долго-долго, пока последние тени царапающего сомнения не растаят.
Затем, словно очнувшись, Чарис прошлёпала босыми ногами на кухню.
На полу в темноте поблёскивали осколки разбитой вазы. Ворох цветов беспорядочно сгрудился в луже разлитой воды, а в стороне комком валялась её одежда.
На столе провокацией вырисовывалось блюдо с остатками пирога. Чарис потянулась к нему, собираясь выбросить, и взволнованно отдёрнула руки.
Во рту разлилось воспоминание нежного лимонного крема.
На противоположном конце стола у самого края лежал небрежно отброшенный блокнот. Она аккуратно подцепила его пальцами с осторожностью заряженной бомбы. Маленькая книжка раскрылась сразу на нужной странице, бросаясь в глаза неровной кардиограммой тёмного текста.
— Боже мой, что я натворила…— блокнот несчастно шлёпнулся на стол. Чарис сглотнула. Осознание взирало на неё со всех сторон, давило темнеющими стенами. Казалось, оно вот-вот поглотит её, отдаваясь ритмичным набатом. Только потом Чарис сообразила, что это билось в груди её встревоженное, растерянное сердце. До трясучки в поджилках она была готова повторять как заклинание, что всё это был лишь дурацкий сон, неправда, морок, навеянный магией.
Не надо будет смотреть со стыдом в зелёную пропасть. Не видеть язвительно скривлённые губы и презрение во взгляде за то, что она якобы околдовала его.
За то, что он предложил ей выбор, а она сама метнулась к нему в объятия.
Но воспоминания как на зло метались в голове беспощадными пчёлами. Оглушали. Кусали.
Когда в дверь постучали, Чарис уже собрала осколки, и ваза стояла целая на своём месте вместе с помятым остатком букета. Светильники на стенах налились приглушённым тёплым светом, отгоняя неуютный сумрак Одежда была засунута в корзину в ванной, а пирог тщательно запакован и выброшен. Записная книжка так и лежала, сиротливо брошенная на столе.
Руки инстинктивно дёрнулись к халату, сминая дрогнувшими пальцами края. Ей представилось, что Иорвет решил вернуться и с издёвкой понаблюдать, как она будет краснеть и жалко оправдываться.
— Чарис, ты дома? — послышался девичий голос, и она облегчённо выдохнула.
Фелиция ворвалась в прихожую буйным ураганом холодной с морозца кожи и сладких духов, небрежно откладывая сумочку в сторону, и сразу принялась поправлять перед зеркалом стянутые в конский хвост волосы.
— От этих порталов вечно бардак на голове, — проворчала она, поморщившись и аккуратно заправляя выбившиеся прядки. — Прости, привычка.