У него сто девяносто обученных моряков с "Лидии" и еще сто девяносто зеленых салаг. Пока "Сатерленд" стоял в порту, из старой команды двадцать человек сбежали, бросив невыплаченное жалованье за два года и рискуя получить тысячу ударов кошкой. И это еще немного. У иных капитанов за время столь долгой стоянки дезертировали бы две трети. И тем не менее потеря была ощутимая. Ему нужно еще сто семьдесят матросов - сто семьдесят обученных матросов. Шесть недель, и он бы вымуштровал новичков - за исключением неизбежной доли безнадежных, больных, калек или придурков. Он бы сделал из них сносных моряков и артиллеристов. Но меньше чем через шесть недель, может быть - меньше, чем через три, он будет сражаться у берегов Испании. Не исключено, что он завтра же схватится с неприятелем - ветер становится восточное, при таком ветре французская эскадра из Бреста запросто обойдет блокаду и непрочь будет поживиться лакомыми Ост-Индийцами. И вот французский корабль первого ранга, не испытывающий недостатка в матросах, сойдется рей к рею с "Сатерлендом" - матросов две трети от нужного числа, и каждый второй страдает морской болезнью...
Хорнблоуэр снова сжал кулаки. Отчаяние душило его. Он будет отвечать за любой провал, его будут презирать и (что столь же невыносимо) жалеть другие капитаны. Он алкал и жаждал пополнения, как проигравшийся картежник - злата, как юноша - возлюбленную. Теперь матросов ждать неоткуда. Отправив Джерарда в Сент-Ив и Редрут, он исчерпал последнюю возможность. Джерард привез пятьдесят человек, и это еще большая удача. С каравана не удастся снять ни одного. Правительственные транспорты в Лиссабон, правительственные грузовые суда в Маон, корабли Ост-Индской компании - все они под защитой закона. Хорнблоуэр ощущал себя в клетке.
Он снова шагнул к письменному столу, вынул свой экземпляр вахтенного расписания - над этой бумагой они с Бушем промучились почти целую ночь. Успешное управление судном в условиях нехватки людей зависит главным образом от этого документа: знающих людей надо расставить в узловых точках, новичков равномерно распределить вокруг - пусть набираются опыта - но так, чтобы не чинили помех в работе. Фор-марс, грот-марс, бизань-марс, полубак и ют; обязанности каждого человека расписаны, при любом из тысячи возможных маневров, в непогоду и в вёдро, средь бела дня или в ночи он без промедления займет свой пост, в точности зная, что ему делать. Знает он и свое место у пушки под командованием дивизионного офицера.
Хорнблоуэр еще раз пробежал глазами вахтенное расписание. Удовлетворительно - пока. То была стабильность карточного домика - на первый взгляд все устойчиво, но малейшее изменение - и он рассыпался. Потери в бою или болезни мгновенно разрушат стройную систему. Хорнблоуэр зашвырнул вахтенное расписание в стол - он вспомнил, что и без болезней каждые десять дней на корабле умирает матрос - от несчастных случаев и естественных причин только, не беря в расчет неприятельские действия. К счастью, умирать будут главным образом необстрелянные новички.
Хорнблоуэр навострил уши. Сверху доносились хриплые приказания, свист боцманских дудок, дружный топот матросов - втаскивали на борт барказ. Уже некоторое время он слышал странный звук, непохожий на визг шкивов в блоках. Он не сразу понял, что визжат свиньи - его и кают-компании. Их наконец-то поднимали на борт. Он различал также овечье блеянье и петушиное "кукареку", сопровождаемое взрывами хохота. Он петуха не покупал, только кур, значит, это чей-то еще, кают-компанейский или мичманов.
Кто-то заколотил в дверь, Хорнблоуэр схватил бумаги и плюхнулся на стул - не дай Бог увидят, что он с волнением ожидает отплытия.
- Войдите, - рявкнул он. В дверь просунулось перепуганное личико - то был Лонгли, племянник Джерарда, он впервые выходил в море.
- Мистер Буш говорит, только что кончили загружать припасы, сэр, выговорил он тонким голосом.
Хорнблоуэр, силясь не улыбнуться, с ледяным безразличием созерцал перепуганного мальца.
- Очень хорошо, - проворчал он и уткнулся в бумаги.
- Да, сэр, - после секундного колебания сказал мальчик, закрывая дверь.
- Мистер Лонгли! - взревел Хорнблоуэр.
Детское лицо, еще более напуганное, снова возникло в двери.
- Заходите, юноша, - сказал Хорнблоуэр сурово. - Заходите и встаньте смирно. Что вы сказали последним?
- Э... сэр... я сказал... мистер Буш...
- Ничего подобного. Что вы сказали последним?
Детское лицо сморщилось от натуги и тут же разгладилось - Лонгли понял, о чем его спрашивают.
- Я сказал "да, сэр", - произнес он фальцетом.
- А что должны были сказать?
- "Есть, сэр".
- Верно, очень хорошо.
- Есть, сэр.
Мальчик сообразителен и не теряет головы от страха. Если он научится управлять матросами, из него выйдет толковый уорент-офицер. Хорнблоуэр убрал бумаги и запер ящик, еще несколько раз прошелся по каюте, выдерживая приличную паузу, и, наконец, поднялся на шканцы.
- Ставьте паруса, как будете готовы, мистер Буш, - сказал он.
- Полегче с горденями, эй вы... вы...
Даже Буш дошел до той кондиции, когда брань не облегчает сердце. Корабль выглядит ужасающе, палубы грязны, команда валится с ног. Хорнблоуэр, сцепив руки за спиной, тщательно изображал олимпийскую невозмутимость. По приказу "все наверх паруса ставить" унтер-офицеры погнали по местам отупевших от усталости матросов. Сэвидж, старший мичман, возмужавший у Хорнблоуэра на глазах, криками подгонял готовую команду к фалам грот-марселя. Сэвидж был бледен, глаза его налились кровью - ночной кутеж в каком-то плимутском притоне не прошел ему даром. Крича, он прикладывал руку к затылку - шум явно его терзал. Хорнблоуэр улыбнулся несколько дней в море выветрят из юноши всякие следы попойки.
- Ютовый старшина! - хрипло орал Сэвидж. - Почему готовая команда еще не на корме?! Живее, ребята, живее! Разобрать фалы грот-марселя! Эй, старшина судовой полиции! Пошлите на корму бездельников! Эй, оглохли, что ли?!