Джеральд обвел их всех суровым взглядом.
— Черт побери, я просто хочу выпить! — рявкнул он и удалился вместе с бутылкой к себе в угловую.
Перед обедом, в тени навеса, он, кажется, почти успокоился; однако пережитая сцена развязала ему язык и помогла открыто заговорить о своих неприятностях.
— Ну и ублюдки эти Типперы! — жаловался он (беззаботно полагаясь на глухоту матери). — Черт его знает, чем все это кончится — наш общий проект, я имею в виду.
— Я думаю, ты и без них прекрасно справишься, — ответила Рэйчел. — Прежде ведь справлялся.
— Верно, — протянул Джеральд. — Верно… Они здесь были просто не на своем месте, правда?
— Да, они люди не нашего круга, — подтвердила Рэйчел.
— Кстати, а почему они уехали? — поинтересовался Джаспер.
— Бог их знает, — пожала плечами Рэйчел. — Джуди, попробуйте спаржу!
Джеральд подумал, пошевелил бровями… и промолчал.
К концу обеда, осушив полторы бутылки вина, он вновь погрузился в свои горести; почти не обращая внимания на другие застольные разговоры, каким-то ненатуральным, словно заранее отрепетированным тоном жаловался на обилие «важных бумаг», с которыми приходится работать.
— Вы все отдыхаете, — говорил он, — я тоже надеялся отдохнуть, но работа меня не отпускает. Сами видите, сколько приходит факсов. И я страшно выбился из графика.
Тут он замолчал, но громко вздыхал до тех пор, пока Рэйчел не сказала:
— Почему бы тебе не нанять помощника?
Джеральд запыхтел, заерзал на стуле, словно ему предлагали что-то почти невозможное, и наконец ответил:
— Я вот что подумал: может быть, пригласим сюда Пенни?
— Только не эту белую мышь! — запротестовала Кэтрин. — Ей ведь даже загорать нельзя!
С этим Рэйчел не стала спорить, однако пожала плечами.
— Милый, если ты действительно не можешь обойтись без Пенни, конечно, надо попросить ее приехать сюда.
— Ты думаешь?
— Почему бы и нет? Она — очень приятный человек. Если, конечно, она не возражает…
— Не вижу в ней ничего приятного, — объявила Кэтрин. — Чувства юмора ни на грош.
— А как насчет Айлин? — предложил Тоби. — Вот кто наверняка согласится приехать — она ведь обожает папу!
Джеральд коротко рассмеялся, ясно давая понять, как нелепо это предложение. Ник напряженно улыбался и не сводил с него глаз: он так никому ничего и не сказал, он скрывался старательнее, чем сам Джеральд, и теперь именно себя чувствовал виновником возможной катастрофы, губителем семейного очага.
— Честно говоря, насчет Айлин я не уверена, — сказала Рэйчел.
— Ну что ж… — проговорил Джеральд, словно уступая общему желанию.
В его торжестве чувствовался привкус стыда — возможно, впрочем, что никто, кроме Ника, этого не замечал. Семья поднялась из-за стола, и Джеральд отправился в комнату с телефоном — так медленно, с такой видимой неохотой, словно должен был сообщить кому-то дурную весть.
На серебряную свадьбу Лайонел Кесслер преподнес Джеральду и Рэйчел два подарка. Первый приехал утром, на заднем сиденье автомобиля; шофер внес на кухню массивный деревянный ящик.
— Старина Лайонел! — нежно сказал Тоби, хотя ящик еще не открыли и, что там было, никто не знал.
— Серебро, должно быть, — проговорил Джеральд с нетерпеливым и одновременно скучающим видом, доставая гвоздодер.
Внутри, в уютном пенопластовом гнезде, покоился серебряный кувшин для умывания в стиле рококо. Он был выполнен в форме раковины, а горлышко его поддерживал бородатый тритон.
— Боже мой! — проговорил Джеральд. — Ник!
И Ник начал выступление в привычной роли истолкователя: кувшин, сообщил он, относится к середине XVIII столетия, изготовлен, скорее всего, кем-либо из французских мастеров-гугенотов, эмигрировавших в Англию, возможно, Полем де Ламери (никаких других имен он не припоминал).
— Чудесно, — сказал Джеральд, — просто чудесно. Редкостная работа.
И снова заглянул в коробку, словно надеялся увидеть там инструкцию. Ник тем временем объяснял, что рельеф на выпуклой стороне раковины — маленький Эрот, играющий мечом Правосудия — иллюстрирует девиз: «Omnia vincit amor»[17].
— Очень к месту, очень к месту, — сказал Джеральд и с улыбкой приобнял Рэйчел.
Нику вспомнились визиты с отцом в Манксбери, тамошнее серебро, потускневшее из-за небрежения слуг, и представилось, как отец ходил бы вокруг этого умывальника, опускался перед ним на корточки и осторожно протирал фланелью.