Лорд Кесслер оглядывался, возвращался к нему.
— Да, — говорил он с улыбкой. — Совершенно верно. Изготовлен для маркизы де Помпадур.
— Потрясающе!
И оба любовались письменным столом из палисандра, с гнутыми позолоченными ножками. Лорд Кесслер открывал ящик, в котором тускло блестел какой-то фарфор, снова закрывал.
— Я смотрю, вы разбираетесь в мебели.
— Немного, — скромно ответил Ник. — У моего отца антикварный бизнес.
— Да, и отличный, процветающий бизнес, — вставил Джеральд с такой энергичной благосклонностью, словно Ник признался в родстве с мусорщиком. — Он мой избиратель, так что я хорошо его знаю.
— Тогда вам стоит приглядеться ко всему, что здесь есть, — заметил лорд Кесслер. — Такого вы нигде больше не увидите.
— В самом деле, Ник, смотри внимательно, — подхватил Джеральд. — Этот дом никогда не открывается для публики.
Потом лорд Кесслер повел его в библиотеку, где книжные шкафы смотрелись куда внушительнее книг. Впрочем, и книги — огромные, темные, с тяжелой позолотой заглавий на корешках — выглядели роскошно, сразу чувствовалось, это какие-то особые книги, не из тех, что Ник держит в руках каждый день. Лорд Кесслер открыл застекленную клетку и извлек один огромный том — «Fables Choisies de La Fontaine»[2] в зеленовато-коричневатом кожаном переплете с золотым тисненым узором из причудливо переплетенных листьев и завитков. Они стояли плечом к плечу, и Ник ощутил исходящий от лорда Кесслера приятный запах чистого белья и дорогого одеколона. Сам он взять книгу не осмелился — лишь бросил взгляд на фантастические страницы, населенные изящными слонами и львами. Лорд Кесслер показывал ему книгу быстро — не то чтобы с пренебрежением, но явно предполагая, что Ник не может оценить ее красоты и интересуется только из вежливости. На самом деле книга Ника потрясла, но он не осмелился беспокоить любезного хозяина просьбой разрешить ему ее посмотреть. Даже не понял, что это — жемчужина коллекции или одна из многих, взятая наугад.
У шкафа они помедлили еще с минуту. Ник увидел на полке Троллопа, «Как мы теперь живем», относительно скромное на вид издание; решился его достать, обнаружил экслибрис с гербом, далее страницы были не разрезаны.
— Что это вы там нашли? — благодушно поинтересовался лорд Кесслер. — A-а! Любите Троллопа?
— Честно говоря, не совсем, — отвечал Ник. — Мне всегда казалось, что он писал слишком торопливо. Помните, что Генри Джеймс говорит о нем и о его «бесконечных тяжелых томах свидетельских показаний по делу Англии»?
Лорд Кесслер уважительно помолчал, отдавая дань образованности Ника, затем заметил:
— Нет, Троллоп хорош. Очень хорошо пишет о денежных делах.
— А… да… — пробормотал Ник, сконфуженный вдвойне: во-первых, он ничего не понимал в денежных делах, а во-вторых, из чисто эстетического предубеждения так и не открывал Троллопа. — Честно говоря, я у него не все читал.
— Ну, вот эту вещь, конечно, знаете, — предположил лорд Кесслер.
— Да, эта очень хороша, — уступил Ник, вглядываясь в обложку.
Порой, благодаря какому-то плодотворному самовнушению, он приобретал о книгах, которые никогда не читал, воспоминания почти столь же ясные — точнее, столь же смутные, — как о тех, которые читал, но давным-давно и с тех пор почти позабыл.
Ник поставил книгу на место и осторожно закрыл позолоченную клетку. У него возникло странное — и, может быть, обманчивое — чувство, как будто до сих пор была пустая светская беседа, а вот сейчас пойдет разговор о деле.
— Вы с Тобиасом в школе вместе учились?
— О… нет, сэр. — О барвикской школе Ник решил не упоминать. — Мы товарищи по Оксфорду, оба были в Вустерском колледже. Только я слушал английскую литературу, а Тоби, конечно, ПФЭ.
— Ясно… — проговорил лорд Кесслер с таким видом, словно ему самому далеко не все было ясно. — В один год поступали?
— Да, в один год, — подтвердил Ник.
Слова лорда Кесслера бросили на прошедшие три года какой-то исторический отблеск. Нику вспомнилось, как он в первый раз увидел на лекции Тоби и все остальное вдруг потеряло для него значение.