— Если вас беспокоит вульгарность, — заметил Ник, — лучше не слушайте Штрауса совсем.
Джеральд с улыбкой отмахнулся от него; кажется, он восстановил доброе расположение духа.
— Разве что раннюю Симфонию фа-мажор, — продолжал Ник. — Да и она…
— Я еду к Расселу, — объявила, появившись на пороге, Кэтрин.
Она была в шляпке и прижимала ладони к ушам, защищаясь то ли от «Деяний героя», то ли от возможных комментариев отца.
Но Джеральд сказал только:
— Ладно, киска, — и продолжал вдохновенно отбивать ногой такт.
Романтическую музыку Кэтрин иначе как «проклятием нашего дома» не называла. Она исчезла, и через несколько секунд они услышали, как хлопнула за ней входная дверь.
Ник не отрицал мастерства Штрауса, но его поражала и раздражала зияющая пропасть между блестящей, совершенно разработанной техникой и убогим содержанием: от этого возникало ощущение уродства, словно при виде слабоумного гиганта, бессмысленно и бесцельно машущего огромными ручищами. И какая пошлость (впрочем, это, кажется, и сам Штраус понимал) — применять высокий метафизический язык Вагнера к банальностям буржуазной жизни! Но говорить об этом Ник не хотел: прозвучит глупо, Джеральд, пожав плечами, скажет в ответ: «Это же просто музыка!» — и будет прав. Ник развернул газету, попытался читать, но не смог сосредоточиться: Штраус слишком его взволновал.
— И вот английский рожок, преобразившись из визгливого противника героя в пастушескую свирель, начинает изумительную по красоте мелодию, знаменующую неизбежный уход героя из нашего мира. Если вы хотите узнать, как не надо трактовать этот отрывок, прослушайте его в исполнении Симфонического оркестра Каракаса, солисту которого, кажется, забыли объяснить столь важную перемену в характере его инструмента…
— Джеральд, а ты позаботился о дочери Нормана? — поинтересовалась с порога Рэйчел, слегка повысив голос, словно не уверенная, что Джеральд обратит на нее внимание.
Но для мужа ее голос имел безусловный приоритет над музыкой, и он ответил:
— Конечно, дорогая! — и поспешил навстречу, чтобы подхватить свежесрезанные желтые розы, которые она принесла из сада. Рэйчел помощь не требовалась, и эта галантная пантомима прошла почти не замеченной.
— Сегодня Пенни к нам зайдет, и мы с ней поболтаем. Правда, Норман уверяет, что она чересчур умна для работы на тори.
— Она будет рада у тебя работать, — заверила Рэйчел.
Норман Кент, автор портретов Тоби и Кэтрин, висевших в кабинете и на втором этаже, был «левым» и старым, еще со студенческих лет, другом Рэйчел, одним из тех, кому она хранила упрямую верность. Пенни, его дочь, блондинка с нежным румянцем, только что окончила Оксфорд, и предполагалось, что Джеральд возьмет ее к себе в офис.
— А Кэтрин еще наверху? — спросила Рэйчел. — Или внизу?
— М-м? Да нет, ни там ни там. Ее вообще здесь нет. Пошла на свидание с этим парнем из «Фейс».
— А-а… — Взяв садовые ножницы, Рэйчел принялась подрезать стебли роз. — Надеюсь, к приезду твоей матери она появится.
— Не уверен, не уверен… — отозвался Джеральд; он явно полагал, что на обеде с Тоби, Софи и леди Партридж лучше обойтись без блудной дочери.
«Домашняя фонотека» подошла к концу, и Джеральд выключил радио.
— Слушай, Ник, что он за человек?
— Кто? Рассел? Ну… нормальный человек.
Две недели назад, в глаза не видав Рассела, Ник пылко его расхваливал, и потому теперь, увидав и обнаружив, что терпеть его не может, не считал возможным менять свое мнение.
— Ну, хорошо, — с облегчением проговорил Джеральд.
— Мне он показался недобрым человеком, — заметила Рэйчел.
— Понимаю, что вы имеете в виду, — согласился Ник.
— Одно мы с тобой, Ник, уже усвоили, — заключил Джеральд. — Все приятели нашего Котенка — святые и герои, а любая критика с нашей стороны — подлое предательство. Так что лучше уж будем восхищаться.
— Или молчать, — добавила Рэйчел.
— Конечно, выглядит он не очень, — быстро признал Ник, прекрасно зная, что поэтому Кэтрин его и выбрала.
— Да что там, физиономия просто бандитская, — с беспощадной улыбкой отрезала Рэйчел. — И фотографии, которые он сделал в Хоксвуде, совершенно кошмарные. На них все выглядят дураками.
Фотографии приносила Кэтрин с неделю назад: черно-белые, зернистые, сделанные без вспышки, из-за долгой выдержки лица людей превратились в ухмыляющиеся маски. Совсем не то, что снимок Джеральда с министром внутренних дел, опубликованный в «Татлере». Ник знал, что многие фотографии — те, на которых гости лапали девушек, писали в фонтаны и нюхали кокс, — на стол к старшим Федденам не попали.