Безликим тараном, слепя адским желтым глазом, пробил их светлую сферу, их бункер, их убежище прибывший поезд. Подхваченные суетливой толпой отъезжающих и провожающих граждан, точно волной прибоя, они метнулись туда и откатились обратно вдоль состава. А когда наконец оказались возле нужного вагона, стоянка уже закончилась, и поезд уже вновь трогался, не собираясь задерживаться на этой незначительно, по сути – случайной, станции.
– Давай, давай, голуба! – кричала проводница, пропуская Линию в вагон. Глеб на бегу успел поцеловать ее в последний раз, подсадил на подножку, затолкал куда-то следом чемодан. Проводница пропустила ее в тамбур и, оттерев широким корпусом от двери, опустила откидную площадку. Потом Линия вновь появилась в проеме двери, но уже далеко, уже за пределами сферы. Да, собственно, и сфера-то давно распалась. Линия порывалась что-то сказать, а, может быть, что-то и говорила, но слова ее не достигали Глеба, пропадали в нарастающем стуке колес. Лишь лицо ее, беспомощное, родное, казалось, не удалялось, а как бы поднималось в небо, и до него он все равно уже не мог дотянуться. Непрочным оказалось их укрытие, не выдержало, не выстояло, опрокинулось, распалось, раскололось под неодолимым напором внешних сил и грубых житейских обстоятельств.
Поезд быстро укатился в ночь, вскоре и гул его затих вдали, втянулся в пространство за своим повелителем. Еще тлели некоторое время рубиновые огни на последнем вагоне, но и они скоро помутнели и растаяли в душном дыхании разопревшей за долгий день от жары земли.
Все.
Как ничего и не было.
Глеб огляделся. Людской прилив схлынул, перрон давно опустел, осиротел, лежал покинутым, как город после карнавала. Остались в изобилии бумага, мусор, и обрывки прощальных слов – в роскошной обертке из бархатных листьев и аромата цветущего лоха.
Закурив, Глеб дошел до конца платформы, там спрыгнул на полотно и по шпалам зашагал в направлении гостиницы, можно было и так, огни ее угадывались на периферии общей иллюминации городка. Шпалы сужали шаги, приходилось семенить. Дорога дальним концом упиралась в неизвестность, но разве можно ее достичь, не идя полным шагом? Глеб не знал за собой пророческого дара, но и без него предугадывал, что путь его в этот раз будет долгим.
Вот вам и розовый туман, и сентиментальный дым. История, которую я не выдумал. И, конечно, это не вся история, а лишь самое ее начало. Но как она закончилась, пусть каждый додумает сам. Тем более, что все знаки в тексте есть. Знаки это ведь не просто так. Они расставляются по жизненному полю, как вешки на болоте. Шаг влево, шаг вправо – печаль, сами понимаете. Глеб, кстати, до сих пор гадает, где, когда и на какой знак он тогда не обратил внимания, хотя следовало. Не то, чтобы жалеет страшно, но, знаете, задумывается. Мысль, что все могло сложиться иначе никогда и никого не оставит в покое.
Конец