И, вздымая грудную клетку,
Потому что охрип
И устал,
Измеряет змей на рулетке
От головы
До хвоста.
Он сидит на змеином морге,
Старичина,
Древний, как смерть.
И готовит шкурки
Госторгу,
По полтиннику
Погонный метр.
Земли Красной Звезды
Невозможные силы весны
поднимались по жилам.
Ветер,
брат моей жизни,
держал ночной караул.
Звери, птицы и травы
Стремительно жили,
И на склоне бугра,
затаясь,
зацветал саксаул.
Я хочу говорить
словами
совсем простыми,
Только жар простоты
укрепляет
и может помочь,
Если сердце твое лежит
на ладони пустыни
И его прикрывает
ладонью
пустынная ночь,
Я расту, как травинка,
и делаюсь проще
и лучше.
Я расту
и цвету
молодой головой.
Я захвачен весной
на весенней стоянке
белуджей.
Ночью радостной
и ветровой.
Мир, наполненный звездами,
поглотил меня
без остатка.
Мир, наполненный шорохом,
переродил меня.
На меня надвигается
войлочный конус
палатки.
Стон верблюдов
и топот коня.
И тяжелая Азия
в черном своем убранстве,
С бородой,
поседелой
от солончаков,
Шелестела растениями
дальних странствий —
Саксаулом,
селимом
и гребенчуком.
Это чрево весны,
это были весенние роды.
От обилия звезд
закрывались
пологи век.
Над пустыней царили
незрячие силы природы.
Против них,
не страшась,
выходил человек.
Далеко, далеко,
в сердце южного Кара-Кума,
Через границу
великих
Советских стран
Ночью шли племена
на хребтах караванного шума,
Оставляя
Афганистан.
Был огромен
неведомый мир,
наплывавший в покое,
Каждый всадник молчал,
натянув поводья узды.
Впереди восходили
надеждой людскою
Земли
Красной Звезды.
Был тревожен
тяжелый поток
уходящего племени,
И широкую думу
думал передовой.
Для него,
раздвигая пески,
легендарное имя Ленина
Пело
пастбищами и водой.
Слышал он впереди
звон звезды
и бессмертной свободы,
Тень покинутой родины
металась в его голове.
Над пустыней царили
могучие силы природы.
Против них,
не страшась,
выходил человек.
Выходил беспокойный
земной задира,
Миллионами гибнущий
в тысячелетнем бою,
Чтобы снова сказать величавому
миру:
«Я
тебя не боюсь!
Мой отец погребен,
я умру,
и детей моих похоронят,
Только сила людей
не надломится никогда.
Вечно крепки они,
вечно будут для них
обороной
Сталь,
огонь
и вода».
Так кочевники шли
за свободой и счастьем на север,
В Земли Красной Звезды —
через лунный туман,
Под огромными сводами неба
в огнистом посеве,
Покидая Афганистан.
Жизнь
Ночь глуха.
Я зажигаю спичку
И по огненному ножу,
Средь кибиток
и запряжек бычьих,
На широкую
дорогу
выхожу.
Две зари
друг другу отдавали
Рваные отары облаков.
Вдоль карагачей,
сухих дувалов
Я иду
легко и далеко.
Так легко,
что ни землей,
ни камнем
Мой уход
не потревожен был.
И летела сзади
облаками
Азиатская,
седая пыль.
Но тропинка,
тонкая, двойная,
Переводит
через тощий ров
К опустелой крепости
Дейнау,
В кладбище
распавшихся
бугров.
Шла гроза,
гремя по горным склонам,
Дыбилась
неведомо куда.
К ней тянулась
глыба из бетона,
И на гребне —
красная звезда.
Здесь давно
не разрывался порох,
Не клонился
мокрый шелк знамен, —
Это кладбище
алайцев и саперов,
Выщербленных
каменных имен.
Млечный Путь
наполнен белым соком.
Освещает звездная река
Надпись:
«За трудящихся Востока!»,
Буквы: «Слава!» —
и металл венка.
Я, товарищи,
про этот подвиг знаю,
Хоть неведомы
суровых лиц черты.
Кровь героев
светит,
поднимаясь
Из глубин
подземной темноты.
Кровь,
пролитая за жизнь,
не канет.
Ей дано
в людских телах
кружить.
Ваша жизнь,
кипевшая
в словах и тканях, —
Это есть
и будет
наша жизнь.
По ночам
в непроходимой чаще
Времени
все чаще слышу я,
Как ревет
в крови моей летящей
Грузная махина бытия.
Я глядел
в глаза твои большие,
Жизнь, праматерь
смерти и любви,
Я хотел понятней,
проще, шире
Каждой радости сказать:
«Живи!»
Но штыком мне отворили зренье,
Ослепила боем и людьми
Ненависть,
которой нет сравненья,
Ярость,
перестроившая мир.
Только ей
отдал я все на свете,
Право жить
и честно умереть,
Даже тот,
любимый мною ветер —
Ветер дальних странствий
и морей.
Смерть
не для того, чтобы рядиться
В саван
мертвых, медленных веков.
Умереть —
чтобы опять родиться
В новой поросли
большевиков.